Розалин Майлз: Королева

Сесил сощурился.

— Королева отрицает, что письма — ее, называет их подложными.

Я рассмеялась вслух:

— Еще бы ей не отрицать! О, я чую победу!

Мы выигрывали время. Мария отказалась отвечать на какие-либо обвинения — это позволило мне отсрочить слушания, за которыми последовал бы приговор королеве — то, чего я всеми силами старалась не допустить.

— Если подданные, пусть даже самые высокопоставленные, как мои графы и герцоги, начнут призывать монархов к ответу, — рассуждала я, — то королевская власть рухнет и начнется безвластие!

— Однако теперь, когда преступления королевы обличены, — отвечал Сесил, — у нас есть все основания держать ее под стражей. Нам следовало бы даже перевезти ее на юг, в Стаффордшир, в Самую надежную вашу крепость Тетбери.

Ведь все, кроме самой Марии, видели, что я никогда не дам ей свободы. Ни Англии, ни Шотландии она была на воле не нужна. Выпусти я ее, она бы сразу попыталась вернуть себе трон — собрала бы войско, попросила солдат у католических Испании и Франции, вернула бы своего любовника Босуэлла из Дании, куда он бежал, спасая свою шкуру. А поскольку шотландские лэрды поклялись драться и с ним, и с ней до последнего издыхания, это означало бы гражданскую войну на наших берегах, в самом сердце нашего острова. Малолетний король Яков показал себя разумным и смышленым, с ним в Шотландию пришел мир. Зачем им снова эта королева — символ раздора?

А затем появился гонец в черном, глаза потуплены в землю. Он сообщил: Екатерина умерла, моя кузина Екатерина Грей, или Гертфорд, как она упорно величала себя до самой смерти, — умерла от застоя в легких, как и мой бедный брат. Я не жалела Екатерину — она сама постелила себе постель, доверилась любви и похоти, когда надо было думать головой. Однако с ее смертью осталась лишь одна очевидная наследница из рода Тюдоров, которую многие уже и сейчас считали законной королевой Англии…

Мария.

Вообразите Марию, идущую по нашей земле во главе собственного войска. Разве устояла бы она перед искушением обратить свою силу против меня, свергнуть меня с трона?

Об этом и так шептались; на севере в церквах тайно молились «за нашу законную королеву», в залог своей верности передавали ей в заточение частицы католических мощей, а она сама, взглянув на мой миниатюрный портрет, с обворожительной улыбкой произнесла: «Совсем не похоже на английскую королеву — ведь это именно она сидит перед вами!»

Нет, воли ей давать нельзя!

Но и самый факт ее существования колол меня, как заноза.

А рядом постоянно был Робин со своим нежным, неотступным припевом: «Выходите за меня замуж, мадам, выходите за меня замуж…»

Меня бросало от нее к нему, словно раскрученный ребенком волчок, и казалось, мы с Робином без остановки отплясываем старую деревенскую джигу;

…выйди замуж, замуж, замуж,

Выйди замуж за меня…

А чтобы я скорее согласилась, он пустил слух, будто мы собираемся пожениться, будто я приняла его предложение, будто мы уже женаты. Раз, когда мы вернулись с охоты, все мои дамы упали на колени и, целуя мне руку, спросили, следует ли им целовать руку также и лорду Роберту.

Я нервно рассмеялась:

— С чего бы это?

Разумеется, первой ответила беззастенчивая Леттис:

— Мы слышали, что сегодня днем вы обвенчались.

Я наградила ее яростным взглядом:

— Не все, что вы слышите, правда!

А что, если бы это случилось само собой — если бы я потеряла голову, как деревенская простушка, или поддалась порыву, как Екатерина!

Когда нервы на пределе, характер портится.

Как-то вечером в присутствии я потребовала музыки. Вкруг помоста стояли мои дамы Кэри и Радклифф, Уорвик и Снакенборг, дочь моего двоюродного деда Говарда Дуглас, леди Шеффилд, и не забудьте про кузину Леттис — впрочем, забудешь про нее, как же! С ними же стоял Робин, а чуть поодаль, среди моих кавалеров, новые придворные, Хенидж и Хаттон.

Хенидж…

Красавец, пониже Робина, но отлично сложенный, сильный, с суровыми, улыбающимися глазами, он умел так особенно смотреть на женщин…

Заиграла музыка, Робин шагнул к трону. Павана была одной из наших любимых — «Вернись, о нежная моя» — медленная, настойчивая.

— Миледи!

Когда Робин поклонился, меня обуял бес.

Я холодно повернулась к Хениджу. «Идемте, сэр», — распорядилась я, к досаде Робина, проплыла мимо него в объятиях Хениджа и отплясывала с ним так, что стерла шелковые подошвы на башмачках.

На следующий вечер я танцевала с Хаттоном, покуда, к моей ярости, Робин не пригласил сперва Дуглас Шеффилд, затем Леттис. Дуглас я еще стерпела, но Леттис…