Джин Плейди: Королева Шотландии в плену

— Сжечь убийцу!

Эти слова все еще продолжали эхом звучать в ушах у Марии, скакавшей верхом сквозь ночь. Волосы выбились из-под капюшона, ветер растрепал их совершенно, совсем как те безжалостные люди, что так неуважительно обращались с ней недавно в ее столице Эдинбурге. Платье под накидкой было разорвано; она сама рванула его в порыве отчаяния, когда стояла у окна в доме Провоста, а разъяренная толпа орала внизу. Перед ней до сих пор мелькали их ожесточенные лица; красное пламя факелов отражалось в их глазах, когда они выкрикивали:

— Сжечь изменницу!

«Среди них нет ни единого друга, — подумала она. — Неужели в этой жестокой и варварской стране не найдется никого, кто помог бы мне?»

Мэйтленд Летингтонский, смутившись, перешел на другую сторону улицы. И это сделал муж дорогой для нее Мэри Флеминг, бывшей, как и Мэри Битон, Мэри Ливингстоун и Мэри Сетон, одной из четырех ее самых верных подруг с детских лет! Мария звала Мэйтленда на помощь, но он не остановился.

Значит, нет никого. Ботуэлл сбежал. Она не отваживалась даже думать о Ботуэлле, так как воспоминания о нем пробудили бы вихрь эмоций. Где он сейчас, мужчина, силой овладевший ею, человек, который самонадеянно связал свою жизнь с ее судьбой? Он толкнул ее к падению и разрушению всего. Но разве волновало бы ее это, если бы сейчас он находился рядом? Враги не посмели бы так обращаться с ней. Она не скакала бы верхом в темноте, будучи их пленницей.

Конечно, Морэй, ее сводный брат, придет ей на помощь.

Где же Морэй? Там, где спокойно! Случайно ли Морэя никогда нет там, где возникают беспорядки? «В конце концов, — подумала она, — он все же мой брат, и что бы ни случилось, он всегда должен помнить об этом».

Но она слишком устала, чтобы размышлять; страх, гнев, отчаяние и голод истощили ее; она уже забыла, когда ела в последний раз. Она даже не думала о еде с того момента, как началась решающая битва у Карберри Хилла, повергшая ее в такое состояние. Возбуждение охватило ее перед сражением. Она уверовала в победу, поскольку Ботуэлл был с ней. Но даже он, каким бы изумительно мужественным он ни был, не мог сражаться с целой армией, когда его собственные — и ее — соратники перешли на сторону врагов. С момента смерти Дарнли последовали сплошные бедствия, потому что почти все поверили, что она сыграла некую роль в его убийстве, и было весьма легко настроить ее войско против нее. И все же она верила в успех, потому что Ботуэлл находился с ней. Храбрый, дерзкий, жестокий, он был грубым и неверным. Все это знали, и она сама неохотно и с ужасной горечью осознавала это. Зато не было более смелого человека на всей земле. Однажды он овладел ею, как и всегда впоследствии; он нагло ворвался в комнату и изнасиловал ее — королеву.

— Оставь его, — сказали ей. — Ему позволят уехать, если ты вернешься с нами в Эдинбург.

И она, как дурочка, поверила им, хотя он не верил. Она до конца своих дней запомнит то последнее страстное объятие, потому что никогда не будет такого, как он.

— Дура! — крикнул он. Ботуэлл обращался с ней как с королевой только в государственных делах. В личной жизни она была глупой женщиной, находившейся полностью в его власти. — Неужели ты не понимаешь, что они просто хотят разлучить нас, чтобы им было легче уничтожить тебя. Садись на коня. Мы еще можем ускользнуть от них. Мы поедем в Данбар… вместе.

— Нет! — воскликнула она, хотя ей страстно хотелось ускакать с ним. Они могли убить его. Они жаждали убить их обоих. Они пообещали ей оставить его в живых, если она поедет с ними. Они могут сделать так, что жизнь покажется ей хуже смерти: унижение, деградация, от которых они уже заставили ее страдать.

И она рассталась с ним. Он должен был бежать… она не знала, куда; а ей предстояла страшная поездка и ночь в доме Провоста, полная ужаса. Под окном ее комнаты поставили плакат, на котором был изображен убитый Дарнли и ее — ее и Дарнли — маленький сын Джеймс, стоявший на коленях и моливший: «О, Боже, рассуди и отомсти за случившееся со мной!»

Всю ночь разъяренная толпа орала о ее низложении. Рыча как дикие звери, они требовали жертвоприношения. А утром ей пришлось идти пешком в Холируд Хаус, дрожа от страха. Перед ней несли плакат, а толпа напирала сзади.

Она испытывала полнейшее отчаяние. Как ужасно то, что она перенесла. Но, наверное, могло быть и хуже.