Жаклин Санд - Фамильное дело

А потому он старался вести себя холодно и отстраненно, всем своим видом демонстрируя, как его угнетает нежданная поездка на юг.

Следующим днем поезд прибыл в Марсель.

Марсель – шумный портовый город, пропахший солью и буйябесом [2], загорелый, разноцветный, наглый. Сезар бывал здесь раньше, но очень давно, и запомнил в основном пестрые улицы, круто спускающиеся к морю, водяное сверкание да сизые очертания острова Иф. Сейчас виконту предстояло познакомиться с местностью поближе; и хотя владения Греаров располагались за чертой города, свидания с Марселем было не избежать.

Когда вышли на платформу, оказалось, что путников ждут: невысокий пухлый мужчина средних лет, в простой одежде приветствовал мадемуазель де Греар глубоким поклоном и почтительным бормотанием.

– Здравствуй, Жан, – произнесла она ласково, – значит, так и ждал здесь?

– Как велели его милость, – ответил мужчина.

– Это наш кучер, – объяснила Сабрина виконту, – брат приказал ему встречать все приходящие в Марсель поезда, чтобы отвезти меня домой, когда бы я ни вернулась.

– Трогательная забота, – буркнул Сезар, – и мы можем, наконец, поехать?

Она побледнела, что было заметно даже в такой яркий день.

– Извините, ваша светлость. Конечно же.

Экипаж оказался открытой коляской без верха – серьезное неудобство для тех, кто путешествует под раскаленным солнцем. Сезар предпочел бы крытую повозку, но тут выбирать не приходилось. Все разместились довольно быстро. Дамы раскрыли припасенные зонтики, а виконт надвинул на лоб цилиндр. Кучер взобрался на козлы, свистнул, и коляска тронулась. Виконт сидел, откинувшись на спинку узкого диванчика, и смотрел по сторонам с таким видом, будто ничего противнее в жизни не видел.

А на самом деле – ему нравилось.

Крымская кампания, кроме странных зим, отличалась весьма жаркой погодой летом, и Сезар за два года привык к тому, что рядом – море. Оно и сейчас проглядывало между домами, и виконт ощущал себя странно, как будто не покидал арены военных действий, уже завершившихся. Войска возвращались домой. Англичане отплыли к себе на туманный Альбион, французские же синие мундиры мелькали как в Париже, так и в портовых городах, и Марсель не оказался исключением. Здесь стояла часть флота, и виконт замечал проблески «королевского синего» в пестрой толпе. Любопытно, есть ли сейчас в Марселе знакомые? Вполне вероятно. В таком случае лучше держаться от них подальше до того момента, как можно будет позабыть о маскараде.

Коляска свернула на улицу, откуда море открывалось во всей красе; оно сияло под солнцем так, что на него было больно смотреть. Сабрина подалась в сторону, глядя на бухту, в чертах девушки появилось оживление, губы невольно растянулись в улыбке.

– Видите, сударь, вон там? Это остров Иф. Вы читали роман о нем? Когда книга вышла, все прочитавшие ее марсельцы ходили надутые, как индюки! – она откровенно смеялась. – Да, признаться, и до сих пор ходят. Теперь никто не скажет, будто господин Дюма уважает только Париж!

– Господин Дюма, – произнес виконт, – уважает собственное бойкое перо и те деньги, которые получает за работу. Потому пишет быстро и скоро настрочит нам что-нибудь о Бордо, Кале и Гавре. Ходят слухи, что он взялся за тему Революции. Несомненно, приукрасит ее в романтической манере.

Мадемуазель де Греар посмотрела на Сезара лукаво, как будто не думала, что он уважает развлекательную литературу.

– Значит, вы прочли? И о мушкетерах читали?

– Грешно не прочесть то, о чем говорит весь Париж. Если вхож в литературный салон, то обязан оправдывать оказанное тебе доверие, – фыркнул Сезар и пожалел, что приходится так себя вести, – ему нравились романы Дюма, и он бы с удовольствием обсудил их с родственницей. Может, Сабрина простовата и наивна, зато начитанна. – Но это не значит, что от любой книги, написанной сколь угодно бойко, я получаю удовольствие.

Мадемуазель де Греар поджала губы, видимо, окончательно утвердившись во мнении, что виконт – закоренелый столичный сноб.

Они не разговаривали, пока коляска ехала по жарким улицам. Да здесь уже совсем лето, подумал Сезар, тогда как в Париже еще стоит апрельская прохлада. Марсель надвигался со всех сторон, обнимал – гортанными криками, грохотом колес, закатанными рукавами мужских рубашек, красными фесками на головах турецких матросов, рыбным духом, высившимися в порту мачтами, силуэтами кораблей в бухте и все время маячащим на грани восприятия замком Иф. Сезар глубоко вдохнул соленый воздух, в котором смешивались ароматы смолы, соли, ракушек, улиц и людей, и еле заметно улыбнулся.