Кэтрин Гэскин: Я знаю о любви

— Так вот почему ты разбил сердце Брайди Коннелли? — обвинила его Роза. — Любил ее, но не женился на ней.

Ларри взглядом заставил ее замолчать.

— Я не мог позволить себе иметь жену и детей…

Он вытряхнул холодный пепел из своей трубки и на минуту или две отвернулся от нас, глядя поверх линии холмов, колеблющихся и мерцающих в горячем воздухе.

— Но здесь я сделаю все по-другому. Отец согласен, чтобы я взял оставшиеся деньги, лошадей, фургон и поехал назад, в Мельбурн. На золотых приисках продовольствие дорого и его не хватает, и гужевые перевозки тоже стоят дорого. Я смог бы окупить стоимость фургона почти за две поездки, а после получать только прибыль. Люди должны покупать еду, даже если они не покупают ничего другого. С этим я не прогадаю.

— Мы будем гораздо медленнее продвигаться с раскопками без твоей помощи, — сказал Пэт.

Ларри пожал плечами.

— Папа считает целесообразным пускать все наши средства на добычу золота.

— Ты не можешь заставить меня поверить в это! Папа так же хорошо знает, как и мы, что ты найдешь золото, если останешься здесь надолго. Ты его не пропустишь. Он согласился оставить тебе деньги только потому, что всегда делает то, о чем ты просишь. Даже то, что мы приехали сюда, а не в Америку.

— О! Перестаньте спорить, — сказала Роза, потеряв терпение. — Отец слушает Ларри — мы все знаем это.

— Он прислушивается к здравому смыслу…

И так они вели себя всю оставшуюся дорогу до Балларата, пререкаясь, споря, иногда смеясь друг над другом. А я все слушала их. На самом деле они не отличались от большинства других семей; в них не было ничего особенного, что оправдывало бы мой выбор.

Но эти люди никогда не знали разрушительной силы настоящей бедности; они не были еще сломаны ею и поэтому не держались за каждый пенни и каждую булавку так, как это делают другие, познавшие голод или нищету. Здесь говорили о долгах, но дожи бывают только у тех, кто имеет кредит. Они были хорошо одеты; их обувь была новой; фургон забит тюфяками и едой. А ведь фургон и лошади стоили больших денег, чем их видели в своей жизни многие из тех, кто продвигался к золотым приискам. Эта преданность друг другу и великодушие к другим еще не прошли испытание жизнью.

Они были молоды — даже Ларри, чье честолюбие казалось непоколебимым, был еще неопытен по сравнению с тем, что пришлось пережить мне. Жизнь еще не стала для них настоящей реальностью; они были только на пороге рискованного предприятия. Предсказания Розы о ее собственном будущем были наивными и почти детскими; ненависть Пэта к англичанам, к властям была незрелой по сравнению с тем, какой стала потом. А Син ждал, что Пэт объяснит ему жизнь, и временами казался не намного старше Кона. Я была тронута молодостью и невинностью, надеждами, которыми они были одержимы. Я завидовала им и хотела стать частью этого.

Конечно, Роза попросила меня рассказать о себе.

— Мы с отцом из Лондона, — сказала я. — Жили на Маунт-стрит в доме торговца мануфактурными товарами.

— Где это? Я надеюсь когда-нибудь побывать в Лондоне…

— Фешенебельный район, — ответила я, зная, что она имела в виду. — Дом принадлежал пожилому мужчине по имени Элихью Пирсон. Он был инвалидом и большую часть своего времени проводил в кресле, поэтому отец и я вели все дела магазина. Мы прожили там четырнадцать лет. Потом мистер Пирсон умер, и его племянник унаследовал магазин. У него была большая семья, и для нас там комнаты не нашлось. Отец решил ехать в Австралию…

— Какие товары вы продавали? — спросила Роза.

Я заметила, что разговор о магазине также интересен и Ларри, хотя остальным был скучен.

— Красивые вещи — шелк, муслин, бархат, атласные ленты, кружева. Все это было очень высокого качества.

Она пристально разглядывала мое ужасное серое платье, капор, который больше подошел бы старухе, тускло-коричневую шерстяную шаль. Я хотела объяснить ей, что это не мой выбор, но не стала, потому что причина скрывалась в той жизни, которую я оставила позади, а это уже была другая история. Я надеялась, что Роза больше не будет задавать вопросов, и она их не задавала, потому что показались первые палатки в отдаленных оврагах, первые согбенные человеческие фигуры, которые занимались промыванием золота в оловянных тазах, первые лебедки и парусиновые ветряные рукава для проветривания шахт.

Мы въезжали в золотую страну.

Мы приехали в Балларат как раз перед сумерками — синие холмы становились фиолетовыми. Это была широкая долина с большим извилистым ручьем, окруженная невысокими холмами. Всю ее пронизывали нити неровных оврагов. Это и было то самое место, где можно было найти золото. Кое-где местами росли редкие рощицы, а там, где потрудились старатели, все было застывшим и опустошенным. Поросшие травой склоны под эвкалиптами были засыпаны землей и утрамбованы от частого хождения. Вся равнина была обезображена бесконечными грудами пустой породы. Так здесь называли кучи грязи, которые выкапывали из земли, чтобы найти золотоносную жилу.