Кэтрин Гэскин: Я знаю о любви

— Но Робби не должен видеть меня такой. Какая я бледная! Этот мерзкий черный цвет! Я выгляжу так, будто уже умираю. Эмми, помнишь, что происходило с травой в Балларате, когда на нее ставили палатку? Всего через несколько дней? Помнишь, как трава белела, прежде чем погибнуть? Она превращалась в белую, прежде чем побуреть, — еще живая, но уже белая, а не зеленая. Вот и он хочет, чтобы это произошло со мной. Он хочет видеть меня белой и полумертвой, не испытывающей желания даже поднять голову.

Я ничего не могла возразить.

— Постарайся быть терпеливее, Роза. Это время скоро минует. Через год…

— Год? Я не смогу прожить так целый год! И он знает это. Он знает, как уничтожить меня. Он намерен преследовать меня так же, как Пэта. Пока нас обоих не сживет со света…

— Нет, Роза. Он не хочет этого.

— Нет, хочет. Джон Лэнгли будет обращаться в полицию, постоянно увеличивать вознаграждение за поимку Пэта, пока однажды в один прекрасный день не войдет ко мне в комнату и сообщит, что Пэт умер или находится в тюрьме и будет повешен… Этим он вполне отомстит мне, не так ли, Эмми? Ему хочется видеть, как я буду медленно умирать на его глазах. Смерть не особенно волнует его; мне кажется, что ему даже абсолютно безразлично, что Том мертв. Хорошо, что он ушел раньше, чем успел натворить кучу бед, — вот что думает этот старикашка. Он получил то, что хотел, от Тома и от меня тоже. Поэтому теперь ему наплевать, что произойдет со мной. Больше не будет внуков, носящих фамилию Лэнгли, поэтому я больше ему не нужна. Я даже более бесполезна, чем Элизабет. Она, по крайней мере, может вести домашнее хозяйство.

Говоря все это, она перебирала флаконы на туалетном столике. Вдруг резко она схватила один из них и начала обильно поливать его содержимым шею и запястья.

— Если я не могу надеть свои драгоценности, то, по крайней мере, могу раздражать его тем, как пахну. От меня будет пахнуть, как от проститутки в публичном доме, и это выведет его из себя.

Я ступила дальше в комнату и закрыла за собой дверь.

— Мы можем уехать, Роза, — сказала я. — Мы заберем детей и поедем в Хоуп Бей. Для них будет лучше уехать из атмосферы этого дома. Да и лучше для всех нас. «Эмма Лэнгли» уплывает сегодня вечером, и мы сможем уехать завтра.

— Хоуп Бей, — эхом отозвалась она и отрицательно покачала головой. — Я никогда не была там. Я не хочу туда ехать. Тому никогда не нравился Хоуп Бей. Он рассказывал мне о нем: пустынное место, вокруг море и стаи чаек, кричащих на скалах. Поблизости нет ни одного дома. Нет… Мне не понравится Хоуп Бей.

— Но это единственное место, куда можно уехать, — резонно сказала я. — Джон Лэнгли не стал бы возражать… Бог свидетель, тебе в целом мире больше негде укрыться. Мы не можем поехать в Лэнгли Даунс…

Она резко рассмеялась.

— Нет, конечно же, не в Лэнгли Даунс. Ведь он слишком близко от Роскомона, да? Робби Далкейт сможет последовать за мной из Мельбурна, правда? О, нет, это не подходит. Больше никаких скандалов, ведь так мало времени прошло со дня смерти Тома. О, Эмми, Том знал, что делал, не так ли? Лучше умереть, чем быть похороненным заживо.

— Том знал?.. Что ты такое говоришь?

Она ответила не сразу. Роза повернула ключик в замке шкатулки с драгоценностями и подняла крышку. Около минуты она, казалось, была полностью поглощена содержимым шкатулки: бриллианты, сапфиры, жемчуга — символы-дань, подаренные ей Джоном Лэнгли в связи с рождением каждого ребенка, знаки положения и богатства, выделявшие ее среди общества Мельбурна. Она задумчиво перебирала их, как будто вспоминая прошлое и то, каким образом каждое из украшений попало к ней. Держа в руках бриллиантовое ожерелье, она повернулась ко мне.

— Кто знает, что на самом деле произошло той ночью? Уоткинс говорит, Том был настолько пьян, что не оставалось ничего другого, как просто оставить его там отоспаться. Но лампа висела на крючке, сказал он… Был ли Том так пьян, когда проснулся, не понимал, что делал с лампой? Снял ли он ее с гвоздя и нечаянно уронил, или намеренно бросил ее, Эмми?

Сказав это, она повернулась к зеркалу и приложила ожерелье к груди, одновременно наблюдая за мной в зеркале.

— Ты знаешь больше, чем любой из нас, Эмми. Ты была последней, кто видел его. Он пришел спасти тебя от пожара, поэтому ты единственная, кто может знать, в чем заключается правда. Пытался ли он уничтожить себя или уничтожить род Лэнгли тем пожаром?

Я сцепила руки, чтобы они перестали дрожать.

— Это был несчастный случай. Я могу поклясться в этом. Ты никогда не должна говорить так, Роза. Никогда. Неважно, что ты об этом думаешь, но ты никогда не должна так говорить.