Елена Арсеньева: Берег очарованный (Елизавета Кузьмина-Караваева, мать Мария)

Она никогда не делала различия между людьми, одинаково легко и прочно сходясь с пожилыми и молодыми, разных убеждений, разных верований, национальностей. Ее обожали все. Люди были отторгнуты от своих семей, но мать Мария взяла их под свое крыло и в какой-то мере заменяла им семьи.

Конечно, вся лагерная система была направлена на сознательное истребление человеческого достоинства. Но она оказалась бессильна против силы духа матери Марии.

Как-то раз перед началом переклички она прохаживалась между рядами заключенных, чтобы согреться. Заговорила с русской заключенной, но эсэсовка, увидев, что узница стоит не на своем месте да еще и разговаривает, хлестнула мать Марию по лицу ремнем. Мать Мария, не взглянув на нее, договорила начатую фразу по-русски.

— У меня было такое чувство, будто ее и нет передо мной, — рассказывала она потом.

Не покорность давала ей силу переносить страдания, а цельность и богатство ее внутреннего мира. Она была убеждена в призрачности зла:

— Зло вечное не может существовать! Высокие трубы крематория дымились непрерывно. Это неотступно напоминало о том, какой конец ждет всех заключенных.

— Только здесь, над самой трубой, клубы дыма мрачны, — говорила мать Мария, — а поднявшись ввысь, они превращаются в легкое облако, чтобы затем совсем развеяться в беспредельном пространстве. Так и души наши, оторвавшись от грешной земли, в легком неземном полете уходят в вечность для новой радостной жизни на очарованном берегу.

Узницы удивлялись красоте ее слов, удивлялись, как она может их находить. Этот берег очарованный грезился ей всю жизнь, с того самого дня, когда она, еще в феврале 1908 года, услышала о нем впервые от… от одного человека, называющего все по имени.

31 марта 1945 года, в Великую пятницу, уже хорошо слышалась канонада, провозвестница приближения наступающей Советской армии. В два часа дня — в час агонии Христа! — мать Мария подошла к грузовику, который увозил приговоренных к немедленной смерти в Югендлагерь: там находилась газовая камера. Говорили, мать Мария заменила одну из узниц нарочно, чтобы до последней минуты ободрять остальных.

Возможно. Это было вполне в ее духе. Некоторые настаивают, что она заменила еврейскую девушку. Возможно и это, хотя точных свидетельств нет. Да и какая разница, кого она спасала — еврейку или француженку, русскую или даже немку?

Впрочем, существует рассказ одной из узниц, по которому мать Марию, совершенно обессиленную, надсмотрщик сам включил в группу обреченных.

Что это меняет? Только подтверждает, что свой мученический венец она не снимала ни на миг, до самого исхода в пещь огненную.

Через два дня под эгидой Красного Креста началось освобождение заключенных Равенсбрюка…

Больше всего Елизавета боялась, что ее ребенок (она была снова беременна) родится на борту парохода, когда беглецы будут выбираться из России. Но он родился еще на этом берегу. Потом они нашли временное пристанище в Константинополе: Елизавета, Даниил Скобцов, Софья Борисовна Пиленко, девочки Гаяна и Надя и только что родившийся Юра. Дальше путь лежал во Францию.

Увы, никаких средств к существованию у семьи не было. Елизавета, которая и лак была близорука, окончательно испортила глаза, пытаясь заработать шитьем кукол. Правда, Даниилу повезло — он не встал к станку на заводах «Рено», как многие из русских эмигрантов, а выдержат экзамен и стал шофером такси. Это был более легкий, более «интеллигентный» заработок. Впрочем, не так уж он был велик: от сорока до пятидесяти франков в день.

Однако все заботы — и финансовые, и другие — стали казаться несущественными, когда заболела Надя. Заболела, а потом умерла от менингита.

Елизавета обвиняла в этом только себя. Она понимала, что никогда не любила дочь так, как того, другого, выдуманного человека, которому она оказалась не нужна. Стремление принести себя в жертву одному, пусть гениальному, пусть любимому человеку, может быть, стоило жизни ее ребенку…

Но в глубине ее души к чувству вины за смерть дочери примешивалась еще и вина… перед Блоком. Перед ним-то — в чем?! Размышляя об этом, Елизавета вдруг осознала однажды: ее отметил Господь, который, как известно, дает своим избранным чадам изведать величайшее счастье и величайшее горе в жизни, прежде чем упокоит их навеки.