Елена Арсеньева - Дама-невидимка (Анна де Пальме)

Откровения отца произвели сильное впечатление на Анну. Она чувствовала себя ужасно! В своих записках она позднее скажет: «Изобразить всей той горести, которую причинила мне смерть отца моего, я не в состоянии. А что случилось со мною по прочтению той рукописи, кою я, по завещанию родителя моего, сей час предала пламени, было еще ужаснее! Все творение представилось мне в беспорядке!.. Сердце просило, требовало к себе лишившегося родителя. Оно помнило нежные чувства и благоразумием наполненные наставления его — помнило и велело глазам моим искать его, велело рукам моим к нему простираться… Но тщетно! Един свидетель и судья того неизъяснимого впечатления, которое тогда чувствовала, был Бог!»

Впрочем, Анна недолго ощущала себя одинокой и покинутой. Екатерина, которая знала о существовании у Елагина побочной дочери, решила устроить ее судьбу и послала к ней обер-гофмаршала своего, князя Федора Барятинского. Благодаря откровениям Елагина Анна отлично знала, кто есть кто при дворе, и встретила фактического убийцу императора Петра III как «пресмыкающееся творение, изошедшее из самого Тартара». Выслушав очень лестное предложение сделаться императорской фрейлиной, Анна ответила довольно-таки непочтительным образом:

— Князь, выслушав вас до конца и не удивляясь вашей епикурейской философии, то позвольте мне теперь вам откровенно сказать, что вы и все вам подобные, имев души помраченные, не можете понять грусти моей, следственно, не в состоянии и меня уразуметь. Итак, оставьте печальную на произвол собственного ее счастия и уверьте ее императорское величество, что чувствуя в полной мере все ее ко мне милости, за которые я приношу ей сердце, исполненное наичувствительнейшей благодарностью. Но чувствуя себя совершенно не способною жить при дворе, то и не могу на оное решиться.

Барятинский, человек не из дурных, преданный Екатерине, мудрый и расположенный к дочери Елагина, попытался уговорить Анну. Однако строптивая девица дала ему ответ просто-таки хамский:

— Скажу вам теперь решительно, что только тогда, когда сердце мое превратится в камень, когда огнь чувства чистейшей добродетели угаснет в груди моей, подобно как заря вечерняя угасает на полунощном небе, когда, забыв святую истину, паду я ниц пред златыми кумирами человеческих заблуждений, тогда… да, только тогда я, князь, буду жить между царедворцами — жить в их удовольствие и быть другом их. Но теперь мы чужды друг другу!

Ну что ж — недостойный князь Барятинский удалился восвояси, несолоно хлебавши, как побитая собака, как оплеванный… etc!

Екатерина, впрочем, не оставила попыток устроить судьбу дочери Елагина. Видимо, она и впрямь чувствовала, что обходилась с ним несправедливо. Кроме того, граф Безбородко (еще не ставший в ту пору светлейшим князем), близкий друг Елагина, осведомленный обо всех его, даже тайных, делах, хлопотал за Анну.

Екатерина по-прежнему (несмотря на то что сама на этом сильно обожглась!) полагала, что счастье всякой девушки — в удачном супружестве. И гневалась на Елагина, что вручил воспитание своей дочери, пусть даже побочной, какому-то французу, а не, к примеру, ей, императрице! Тогда Екатерина препоручила бы Анну заботам мадам Жибаль — одной из шести французских фрейлин, которую императрица особенно отличала.

— Он потерял дочь свою своим глупым воспитанием, — печально сказала государыня Александру Андреевичу Безбородко. — Что он теперь из нее сделал, сообща ей свои странные правила, свое упрямство и свою гордость? Ах, как мне ее жаль! Но, граф, нельзя ли ее склонить войти в супружескую связь? Я имею для нее очень хорошего и выгодного жениха: вы его знаете, граф, это Грабовский!

Грабовский был побочным сыном короля польского, Станислава Понятовского, бывшего любовника Екатерины. Но отнюдь не сомнительный статус его возмутил нашу девственницу, которая и сама-то была сомнительного происхождения.

— Как?! — вскричала она, пылая негодованием и чуть ли не сжигая взглядом бедолагу Безбородко, который тут оказался крайним. — Мне замуж идти? Мне иметь мужа, иметь для себя сию лишнюю и пустую мебель? Знаю, конечно, что императрица имеет причину жалеть обо мне, но отнюдь не о моем воспитании, не о том, что я есть теперь, ибо я девица честная, какой и завсегда надеюсь остаться. Я нижайше благодарю ее величество за участие во мне и твердо уверяю, что мне никогда не быть замужем.

Для чего же так, милая моя философка? — почти в отчаянии воскликнул Александр Андреевич. — Разве вы совершенно возненавидели наш пол?