Елена Арсеньева: Возвращение в никуда (Нина Кривошеина)

Нина давно чувствовала, что брак ее родителей был неудачным, и вот он распался.

Случилось это в 1917 году — право, даже нарочно нельзя было найти года, более подходящего для великого перелома во всех областях жизни!

Началась Февральская революция. Все, конечно, понимали, что происходит нечто чрезвычайное, да и надо было быть слепым, чтобы этого не понять. С самого начала войны некоторые родственники Нины Мещерской чего-то в таком роде ожидали и, говоря о текущих событиях, употребляли туманное выражение:

— Вот когда будет РЕ, тогда поймете, что… тогда вспомните, что…

Произносить слово целиком перед прислугой никак не следовало.

Нина помнила, как еще весной 1915 года ее сестра Наташа сказала горничной Стеше, чтобы та приготовила все для отъезда в Кисловодск, и перед ней появились шестнадцать пар обуви, все шитые на заказ у лучшего сапожника Трофимова на Караванной.

Посмотрев на них, Наташа, вздохнув, сказала:

— Боже мой, что же я буду носить? И надеть просто нечего!

И вот тут Нина прочла ей нотацию и кончила словами:

— Вот когда будет РЕ, вспомнишь эти все туфли!

Кстати, сестры были весьма строго и по-викториански воспитаны, но обувь — это главное щегольство, которое они себе позволяли…

Еще во время войны дела свели Алексея Павловича Мещерского с юрисконсультом Валерианом Эдуардовичем Гревсом. Вскоре Гревс был приглашен к Мещерским домой.

Несколько позднее он представил им свою жену, Елену Исаакиевну, урожденную Достовалову, из семьи сибирских купцов-староверов. На восемнадцать лет моложе Гревса, она была его третьей женой (а было их у него всего четыре, и все они приводили ему своих детей от предыдущих мужей, так что разобраться, кто там был кто, было почти немыслимо). Елена Исаакиевна принадлежала к типу кустодиевских красавиц. Конечно, семи пудов она не весила, однако была заметно полнее иных петербургских дам. Она была очень мила — с маленькими и изящными ногами и руками, со светло-пепельными волосами, причесанными на гладкий пробор, с прекрасным, нежным цветом лица и серо-голубыми глазами. Походка, говор, манера сидеть за столом и есть с видимым удовольствием вкусные вещи и особенно пить хорошее вино, нечто наглое в будто скромном ее облике давали ей особенную «земную» привлекательность. Она или покоряла — и навеки! — мужчин, причем сразу же, в первый момент (что и случилось с Мещерским, который в первый же вечер, когда ее увидел, решил, что разведется и женится на ней!), или же, наоборот, могла вызвать самые неприязненные к себе чувства, и тоже бесповоротно.

Мещерскому было в то время пятьдесят — самое время для мужчины ощутить, что остаток жизни он не может прожить только из чувства долга! Какое-то время они тайно встречались, а потом… Именно в те дни, когда началась стрельба, и митинги, и мятежи, когда по улицам стало опасно ходить, Мещерский и Елена Исаакиевна сошлись на тайное свиданье, после которого решили уже не расставаться.

Как ни странно, Нина отца не осудила, считая, что достаточно он вытерпел семейных ненастий и бурных сцен за двадцать лет и что он имел право наконец выбрать себе другую судьбу. Мещерский оставил бывшей жене в полное владение доходный дом на Кирочной в Петербурге, чем она, конечно, была вполне обеспечена. А сам переехал с Еленой Исаакиевной в Москву.

Оттуда весной 1918 года и пришла весть о том, что он арестован большевиками и ему грозит расстрел. А дело в том, что Мещерский отказался сотрудничать с советской властью при попытке введения «государственного капитализма», при котором бывшим собственникам предприятий доставалась роль наемных работников на жалком жалованье.

Сначала на свидание с ним съездила мать Нины, а потом она сама. Причем Нина была убеждена, что очень просто сумеет добиться освобождения отца. Потом она почти с ужасом вспоминала свою самоуверенность и наивность, не сказать — глупость…

Москвы Нина тогда совсем не знала. После Петербурга старая столица показалась непонятным городом, хотя и она была чрезвычайно живописна. А вид Красной площади, густо засыпанной, как ковром, шелухой от семечек, ее потряс. Сперва она побывала на Лубянке в ВЧК, где выдавались пропуска на свидания с заключенными, там велели прийти через день. Но она решила не тратить времени и поехала… в Кремль.

У ворот Кремля стояли солдаты с винтовками, совсем молодые парни. Нина подошла и все повторяла:

— Пустите, товарищи, мне по очень важному делу.