Дженнифер Блейк: Южная страсть

Кляпа не стало. Пока тетушка Эм развязывала узлы, которыми были стянуты руки, Летти пыталась, как могла, все рассказать пожилой женщине.

— Вошел через окно? Не может быть! Должно быть, вы с ума сошли от страха. Дорогая, мне, наверно, потребуется нож — нет, это скользящий узел. Как мило с его стороны.

Руки Летти были свободны. Тетушка Эм обошла ее, плюхнулась на колени и стала развязывать ноги.

— Я бы так не сказала, — заметила Летти несколько резко. — Это был гнусный, совершенно подлый человек. Он собирался ограбить вас. Я уверена.

— Много бы он не украл. Но какими бы ни были его намерения, вы, кажется, заставили его изменить свои планы. И я благодарна за это.

Пожилая женщина развязала последнюю веревку и посмотрела вверх. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не издала ни звука. Она сидела раскрыв рот и смотрела на розовую ночную рубашку, в которой была Летти.

Растирая натертые запястья, Летти посмотрела вниз. На фланели, над мягкой округлостью ее правой груди было что-то прицеплено. Это что-то, светло-золотистое и хрупкое на вид, оказалось пустым панцирем какого-то насекомого. Оно висело на своих засохших коготках, которые уцелели. Панцирь тоже был почти целым, за исключением трещины на спинной части, через которую насекомое вылезло из него. В эту трещину был воткнут так, что выходил из нижней части, крохотный черный конусообразный шип, отполированный до блеска.

— Что это? — спросила она, отцепив панцирь и поворачивая его то одной, то другой стороной в свете лампы.

— Панцирь саранчи и колючка.

Кровь отхлынула от лица Летти. Она уронила панцирь на стол, как будто это был скорпион. Саранча и шип остались на ней в том месте, к которому напоследок перед уходом прикоснулся проникший в комнату человек. Это были знаки человека по кличке «Шип», жестокого убийцы ее брата. Она приехала на Юг именно затем, чтобы разыскать этого человека.

Непроизвольно тихим шепотом ее губы произнесли это имя.

— Должно быть, это его преследовали собаки, — согласилась тетушка Эм.

— Да. — Почему-то Летти не связала появление этого человека и солдат-северян с собаками. Теперь это казалось очевидным. С помощью какой-то уловки он ускользнул от преследователей, вернулся по собственным следам и искал место, чтобы спрятаться. Должно быть, он думал, что нашел это место, пока не обнаружил ее. Она была близко, так близко к нему. Он обнимал ее, целовал ее. Она поднесла руку к лицу и с внезапным отвращением вытерла губы тыльной ее стороной.

— Он мог бы убить меня, — сказала она с напряжением в голосе, — или… или еще хуже.

— О нет, дорогая! Даже и не думайте об этом!

— Но я слышала о таких случаях! Тетушка Эм покачала головой:

— Я не знаю, что вы слышали или где такие вещи случались. Но Шип сделал в этих местах столько же хорошего, сколько и плохого. Я не могу поверить, чтобы он обидел женщину.

— Вы можете и не знать, — запротестовала Летти. — За ним гнались солдаты. Это должно кое-что значить.

— Хм. Может, это означает, что офицерам потребовалось занять их чем-нибудь.

В дверь спальни, которую тетушка Эм оставила приоткрытой, тихо постучали. В дверях появились двое, мужчина и чернокожий мальчик. Летти, нервы ее еще не успокоились, быстро подняла голову, когда мужчина заговорил:

— Что случилось, тетушка Эм? Что-нибудь не так? Пожилая женщина обернулась. Она оперлась о стол и выпрямилась, тяжело дыша. Вместо того чтобы ответить на заданный вопрос, она сказала:

— Рэнни, что ты делаешь здесь, наверху? Будь хорошим мальчиком, иди отсюда сейчас же.

Мужчина вошел в комнату. Он был высок, широк в плечах и так хорош собой, что его можно назвать красивым. Он был похож на вооруженных мечами архангелов с картин старых мастеров. На вид ему около тридцати лет. Широкий лоб. Над голубыми глазами с густыми ресницами золотисто-каштановые прямые и густые брови. Нос крупный и прямой. На одной щеке виднелась небольшая впадина, которая, должно быть, превращалась в ямочку, когда он улыбался. Сильная челюсть и твердый подбородок, четко очерченный крупный рот говорили о сдерживаемых силе и чувственности. Мягкие светлые волосы с выгоревшими на солнце прядями были зачесаны назад пологими волнами и почти закрывали у левого виска единственный недостаток его внешности — неровную отметину старого шрама, выделявшуюся серебристо-серым пятном на бронзовом загаре лица. Одежда его была старой и выцветшей: орехово-серые брюки и легкая рубашка из мягкой синей ткани с закатанными по локоть рукавами.