Барбара Картленд - Оттенки страсти

Но сегодня на монастырском дворе слышится звонкий молодой смех и легкий топоток десятков бегущих ног. Так могут смеяться и бегать лишь те, кто с жадностью устремляется навстречу жизни, в ком бурлит молодая кровь, кто не может степенно вышагивать под резными сводами старинных построек.

Да разве можно бесцельно тратить время, безропотно ожидая небесного воздаяния? Когда она еще придет, эта слава Господня! Узкие длинные комнаты-дортуары заполнены хрупкими фигурками юных воспитанниц, издалека напоминающих танцующих сильфид. Девушки шумно переговариваются друг с другом, выбегают в коридор, снова возвращаются, о чем-то весело щебечут в счастливом предвкушении предстоящих каникул. Старинная дубовая лестница, по которой когда-то ступала сама королева, по которой украдкой кралась убийца, надеющаяся найти в монастыре спасение от грозящего правосудия, сотрясается под ногами весело галдящих девочек. Прыг-скок, прыг-скок, а последние три ступеньки они и вовсе перепрыгивают за раз. Даже под сводами часовни с ее веками намоленной атмосферой торжественной тишины и покоя, даже здесь чувствовалась радость бытия и брызжущая через край молодость. Особенно это становилось заметно, когда юные воспитанницы своими звонкими голосами начинали распевать старинные псалмы и читать вслух молитвы.

Монахини души не чаяли в своих ученицах, молоденьких девушках от тринадцати до девятнадцати лет, съехавшихся в монастырь из самых разных стран. Сразу же бросалось в глаза явное преобладание англичанок.

– Большая ответственность! Очень большая! – не уставал повторять господин кюре насельницам монастыря. – Но такое богоугодное дело, сестры мои! Это не может не воодушевлять!

Итак, последний день учебы. Впереди пасхальные каникулы. Воспитанницы лихорадочно паковали свои баулы, громко переговаривались, галдели, строили планы на предстоящие праздники: экскурсии, встречи, вечеринки. Целых четыре недели развлечений и удовольствий. Некоторые обменивались адресами, приглашали в гости, обещали навестить сами. Везде царило радостное возбуждение, беспечное веселье, беззаботная атмосфера праздника, еще незамутненного соприкосновением с действительностью.

А в пустом классе стояла одна девушка и напряженно вглядывалась в непривычно чужую парту, за которой она еще совсем недавно сидела, как прилежная ученица. Об этом, кстати, напоминали и инициалы, коряво вырезанные на откинутой вверх крышке, залитые сверху золотистой краской и красными чернилами: М. В.

Мона Вивьен, это были ее инициалы, была необыкновенно хороша собой. Именно таких красавиц в свое время любил рисовать великий Боттичелли. Нежное личико с правильными чертами в обрамлении иссиня-черных кудрей, которые, когда на них падал солнечный луч, вспыхивали синеватыми искорками. Обычно такими смоляными кудрями наделяют героинь бульварных романов. Темные глаза кажутся бездонными, но их выражение постоянно меняется: так волнуется море в преддверии бури. Грациозность движений и походки естественная, как сама природа. Хрупкая фигурка делала Мону похожей на венецианских красавиц с портретов семнадцатого века: то же изящество и непринужденность позы, то же благородство облика. А когда девушка погружалась в задумчивость или грустила, она становилась похожей на одну из тех святых, чьи мраморные изваяния украшали ниши часовни. Будто она просто сняла на какое-то время свои великолепные ризы и светящийся нимб и вздумала сойти с постамента. «Святая!» – воскликнул бы любой, взглянув на девушку в такой момент. Но уже в следующее мгновенье жизнерадостный смех, две милые ямочки на щеках, веселые чертики, прыгающие в глазах, тут же развеяли бы иллюзию. Нет, вполне земная девушка, к тому же с отличным чувством юмора.

И все же сегодня Моне было не только грустно, но даже немного страшно, словно она слишком близко подошла к какой-то черте, отделяющей ее от неизбежности. Одно дело – воображение, рисующее тебе воздушные замки будущего счастья, и совсем другое – реальная жизнь, с которой она еще толком и не соприкасалась. Ведь религиозное воспитание, которое Мона получила в монастыре, – самая благодатная почва для идеализма. Именно на такой почве и расцветает пышным цветом вера в сказочные чудеса, в собственное бессмертие и бессмертие дорогих тебе людей.

Да, сегодня Моне было невесело. Грусть закралась ей в душу одновременно со смутной тревогой и недобрыми предчувствиями. Что ж, пошли последние часы ее пребывания в виде куколки. Пройдет совсем немного времени, и завтра, когда школьный автобус выедет за ворота монастыря и двинется к вокзалу, на свет выпорхнет уже взрослая бабочка, взрослая, но беззащитная. Пять лет назад ее, худенькую, маленькую девочку-подростка тринадцати лет, привезли в монастырь, и все здесь казалось ей тогда чужим и враждебным. А сегодня она грустит, расставаясь с обителью, будто это ее родной дом. Впрочем, монастырь и стал ей за эти пять лет вторым домом. А может быть, и первым. Ведь она столько лет не была в Англии и сейчас лишь смутно помнит свою детскую жизнь в родительском доме.