Ольга Шумяцкая - Ида Верде, которой нет

Как же хороша она в кадре! Надменная пластика и обиженная осанка превращают реальную женщину в блуждающий призрак, пугливо касающийся земной тверди.

«Враги обзавидуются, — присвистнул Гесс. — Эта заторможенная поступь… Смешно, ей-богу, что Лозинский надеялся заменить ее дублершей. Просто бред! Пусть хоть сто дублерш из Императорского физкультурного общества без устали кувыркаются — никто так, как Ида, пройти не сумеет!»

Ида, полуобернувшись, застыла у края пропасти — съемка первого дубля закончилась.

— Ну что? Все в порядке? — Ветер снизу принес крик Кольхена.

— Отлично! — полетел под горку ответ.

— Второй дубль?

Гесс утвердительно замахал рупором.

Ветер усилился и снова поднял снежные вихри.

Кольхен дал отмашку, Гесс включил камеру, пленка услужливо застрекотала.

Однако Ида не появлялась.

Что там у них случилось? Гесс досчитал до пяти. Потом еще до пяти. И выключил камеру.

Снежные вьюны пронеслись вдоль склона — просто дамы в бальных платьях, — а больше никого. Неужели дива затеяла скандал с костюмершей? Только не сейчас! Ну наконец-то! Появилась фигурка в шубе, махнула рукой, снова скрылась. Значит, можно начинать.

Что-то снизу кричал Кольхен, но ветер разнес слова в клочки.

Гесс включил камеру, и после полуминутной задержки актриса все-таки появилась.

«Да что с ней такое? Теперь еле ноги волочит. Понятно, нервы у нее ни к черту после того, что устроил Лозинский», — продолжал болтать сам с собой Гесс.

Вокруг героини заплясала белая пыль, и оператор успокоился: отличный кадр. Неплохо. Очень неплохо. Наезжать на крупный план не стал — уж больно хороша сцена.

— Но что все-таки за свист? Если это опять та назойливая шестеренка, сам прыгну в пропасть, не буду ждать, пока Нахимзон меня удушит, — бормотал Гесс.

Он глянул вниз — Кольхен прыгал и размахивал руками. Издалека режиссерская пантомима выглядела комично. Вот Кольхен вскидывает руки в больших варежках, падает в громоздких валенках на колени и тут же оперным жестом взывает к помощникам, чтобы те вернули его в вертикальное положение.

При подъезде к поселку Терскол в снегу увяз таксомотор — синенький горбатый автомобиль отечественного производства. Шины — никуда не годятся! Но, конечно, обходятся дешевле, чем заграничные. И передняя ось спроектирована так себе. А какие сугробы навалило за последний час! Просто горы!

Шофер сигналил уже несколько минут — помощь не помешала бы.

Машина пришла снизу, из Нальчика.

Дверца открылась, и, бросив на сиденье плед, из авто вылез Алексей Лозинский. Тут же провалился в снег, с трудом выбрался. Прикрыв лицо от метели, посмотрел вверх. Неприятное подозрение, интуиция, было время, редко его обманывавшая, уже час гнала таксомотор по опасной горной дороге. Вот вдалеке на белом полотне склона возникла темная фигурка.

Лозинский спешно двинулся к станции канатной дороги. Что-то не так… Не так…

— Бог мой, это же Лозинский! Муж Верде! Что-то сегодня будет! Продолжение скандала! — залепетала оставленная внизу в студийном грузовике помощница гримерши, увидев высокого мужчину, который торопливо прокладывал себе тростью путь в снегу.

Но никто не обратил внимания на ее возгласы.

Гесс прижимал ухо к холодному металлу камеры, пытаясь разобраться, откуда идет свист. Надсадное гудение, похожее на крик птицы, уже перекрывало остальные звуки. Но источник? Где его источник?

Вдруг на отвесном склоне, что вертикальным занавесом располагался в глубине кадра — выше горизонтали, по которой, увязая в снегу, бежала сейчас Ида (она странно притормаживала, будто в замедленной съемке), — Гесс увидел черную точку. Ранка в белом покрывале снега. Ранка стала расползаться. И он понял…

— Ида! Назад! Все к деревьям! Держитесь за деревья! — закричал Гесс. Лавина!

Лавина уже тронулась. Гесс видел происходящее в замедленном режиме. На самом деле снежная волна мчалась со скоростью океанской. «Вот откуда был свист!» — пронеслось в голове у Гесса. От вселенского грохота, заполнившего пейзаж, отделялся звук, казавшийся теперь совершенно кукольным: все еще работающая камера стрекотала, как детская игрушка. Еще полминуты — пленка закончилась, — и камера закрутилась вхолостую.

Гесс оцепенел. Линия горы, где две минуты назад кривлялась актерская фигурка, была чиста. Пуста. Как обрывок пленки, дернулось воспоминание о страшном закатном часе в Индии, когда его камера, включенная Сергеем Эйсбаром, сняла катастрофу на упавшем мосту.