Ольга Шумяцкая - Ида Верде, которой нет

— А теперь нашу фильму представит одна из звезд европейского кинематографа, перед которой мы преклоняемся. Она и будет вести нашу церемонию, — произнесли они хором.

Зала вежливо зааплодировала.

Свет притушили, всколыхнулся занавес, по нему заскользил кружок света, бархатные полы распахнулись, и на сцену вышел осел. Оскалился, покрутил шеей и двинулся прямо к микрофону. Дрессировщика Бунюэль спрятал в ложу, наполовину закрытую тяжелым бархатом, и он виден был только своему питомцу. Тот с достоинством выполнял все задуманные пассы: проблеял «приветственную речь» и поклонился наглой мордой направо и налево.

В зале царило молчание. Ни звука. Дамы чуть выше подняли подбородки. У джентльменов побелели от напряжения костяшки скрещенных холеных пальцев.

Осел широко открыл пасть, продемонстрировав ослепительно белую челюсть, и запел «Марсельезу». Несложный трюк, подготовленный Бунюэлем — он пристроился за экраном с граммофоном и пластинками.

Зала будто вздрогнула — но стояла ледяная тишина.

— Господа, полиция будет здесь с минуты на минуту, — преувеличенно спокойным тоном объявил распорядитель.

В первом ряду раздался хохот, а потом «стриженая русская особа» поднялась и глухим, простуженным голосом стала подпевать гимну свободы.

Осел радостно закрутил шеей.

В этот момент погас свет, дружелюбное животное мирно потопало за кулисы, а на экране возник знаменитый кадр: лезвие бритвы разрезает глазной зрачок. Через несколько минут захлопали сиденья — публика устремилась к выходу, делая это молча и невозмутимо, будто малейшая реакция на происходящее может умалить ее достоинство. Плыли в темноте шелковые шали, белели воротнички, поблескивали сумочки, украшенные бриллиантовой пылью, таяли, едва нарисовавшись, колечки сигарного дыма — и все это тянулось к дверям, будто в ту сторону с экрана дул ветер и порывы его все усиливались и усиливались.

К финалу фильмы в зале осталось несколько человек, а площадь перед кинотеатром, час назад запруженная авто и таксомоторами, полностью опустела.

Ида захлопала, когда на экране возник титр: «Эта фильма посвящается Дмитрию Пальмину, который впервые запечатлел на экране физиономию Времени».

Зажгли свет.

Раздались крики «Браво!». Оставшиеся немногочисленные зрители радостно улыбались друг другу.

Авторы появились из-за кулис, раскланялись и спрыгнули со сцены в залу.

Им продолжали аплодировать.

Анатольев кроил в голове статейку для московской газеты: «Время расставляет все на свои места. Сами братья Маркс, величайшие комики Голливуда, сам Уолт Дисней пожимали руки ученикам Дмитрия Пальмина, чей талант, чей гений…»

Он сделал знак заглянувшему в залу официанту: и скоро Бунюэль уже демонстрировал «выпивание по-македонски» — с двух рук.

Открыли крышку рояля — и пальцы Харпо Маркса заскакали по клавишам.

Полиция уехала ни с чем.

Ида сидела, положив ноги на спинку переднего сиденья и куря самокрутку. Когда Граучо Маркс запел комические куплеты, явно адресуясь к ней, она рассеянно улыбнулась, бросила сигаретку и, засунув руки в карманы брюк, широким мужским шагом пошла к выходу.

— Как же вас зовут? — раздался сзади голос.

Она обернулась.

Дали догнал ее и теперь смотрел в упор жгучими глазами.

Ида пожала плечами, рот ее искривился в полуулыбке, насмешливой и слегка печальной:

— Я как раз думаю об этом. У вас есть какие-то предложения?

Хохоча к ним подошли Харпо и Граучо Маркс:

— Что за дивное гала-представление вы дали вдвоем с ослом, мисс! Чудный концерт! Истинное удовольствие было наблюдать, как эти кислые физиономии покидают залу! — наперебой восклицали они, обращаясь к Дали и Иде одновременно.

— Гала-представление, — повторил за ними Дали. — Гала… Может быть, вас будут звать Гала?

— Может быть, — ответила она. — А вы… — Она задумалась, изучая его лицо, как художник изучает собственную картину. — Вы должны отрастить усы, а то ваше лицо похоже на кафедральную площадь без собора.

— Вы подсматриваете мои сны?! Я как раз…

Ида протянула руку.

Дали схватил ее и стал целовать, но Ида спокойным жестом высвободила кисть.

— Я только хотела показать. У вас есть угольный карандаш? Я нарисую. Вот так — до щеки и вверх! — сказала она и прочертила пальцем линию на его лице.