Роберта Джеллис: Коварный заговор

— Слишком рано, — пробормотал он вслух, понимая, что у него нет возможности уклониться от этой части проблемы.

Хотя Иэн и стремился приехать на похороны Саймона и ему действительно было отказано в этом, но, вопреки тому, что он сказал Элинор, он не приехал сразу, как только освободился. На самом деле он тянул время, пока не был согласован договор между Джоном и Филиппом и стало ясно, что король намерен подписать его и вернуться в Англию.

Незадолго до смерти Саймон говорил Иэну, что король Джон питает давнюю вражду к Элинор, о которой он не мог сообщить подробнее ради спокойствия самой Элинор. Первые годы правления оказались слишком тяжелыми для Джона, чтобы открыто выражать злобу против такого могущественного вассала, каким был Саймон, но теперь Саймон умер. До сих пор у короля находились иные, более серьезные заботы, но если он вернется в Англию и беззащитное положение Элинор каким-то образом попадет в его поле зрения, он не преминет явить свою неприязнь самым страшным образом. Джон никогда не забывал нанесенных ему обид и был жестоким в своей мести.

Женщину нельзя было убить напрямую или вызвать на смертельный поединок, но застенки тюрьмы и смерть от яда были излюбленными методами Джона в расправе с беспомощной жертвой. За жизнь Адама в такой ситуации Иэн не поставил бы и гроша, а Джоанну могут продать на торгах, вероятно, после того, как король попользуется ею сам.

Иэн тихо застонал. Какое мучение служить такому человеку, однако он связан присягой. Даже если бы он захотел растоптать свою честь, нарушив клятву верности, — а Джон вынуждал многих во всех отношениях почтенных людей к такому шагу, — кем его заменить?

Артур Бретанский мертв. Джон расправился с ним, говорят, своими собственными руками. Элинор Бретанскую, сестру Артура, он держал в своих руках, пожалуй, крепче, чем собственную жену, и в любом случае она не была похожа на свою бабушку, женщину, накинувшую узду на многих мужчин. Мужская линия Плантагенетов закончится, если жена Джона не принесет ему сына. Никого другого не было, кроме Филиппа Французского и его сына Луи.

Иэн вздохнул. Только не это. Хватит им королей, которые любят Францию больше, чем Англию. Они насмотрелись этого во времена Ричарда. Каким бы ни был Джон человеком, он король Англии, и его интересы превыше всего в этом государстве. Выбирать не из кого, и Иэн не мог восстать против законного короля, но он должен уберечь жену и детей Саймона от мести Джона. Он попробовал повернуться на спину и зашипел от боли.

Элинор была права. Раны так мало заботили его, что он забыл о них. Элинор… Не возненавидит ли она его, когда он расскажет ей то, что планировал и уже частично осуществил? Это стало бы невыносимым ударом, но и его придется вынести ради Саймона.

Саймон был для Иэна больше, чем родной отец, которого Иэн почти не помнил. Саймон стал его создателем: именно он привил мальчику порядочность, гордость, доброту, научил его воинскому искусству, помогал советом. Иэн до сих пор чувствовал себя в неоплатном долгу перед этим человеком.

Если бы только долг и желания не мешали друг другу! Проблемой Иэна было то, что он желал Элинор саму по себе. Он боготворил ее с того самого дня, как впервые увидел двадцать лет назад, склонившуюся в приветствии перед королевой-матерью. Но долго боготворить Элинор было нельзя: она была слишком настоящей, слишком земной, доброй и милой, слишком пылкой и несдержанной, чтобы царствовать на пьедестале. Элинор можно было только любить — исступленно и горячо, или ненавидеть с той же силой. Иэн беспокойно поерзал, когда ему опять пришла в голову мысль, действительно ли он хочет расплатиться по долгам Саймону или просто пытается урвать то, к чему всегда стремился и о чем не мог даже мечтать.

Нет смысла опять мусолить эту кость. Он много раз спрашивал свою совесть, так ли чисты его помыслы, он столько раз переживал все эти сомнения. Когда прошел шок от известия о смерти Саймона, то первой трезвой мыслью Иэна была та, что теперь он сможет обладать Элинор. Чувствуя головокружение, когда это давно затаенное желание вырывалось наружу, он пытался усилием воли отбросить навязчивую идею, но она возвращалась снова и снова. И каждый раз казалась все более разумной. Дети любили его, и он любил их. Он не пустит по ветру их наследство и никогда не обидит их, как это вполне могло бы случиться, если бы кто-то другой получил вместе с рукой овдовевшей хозяйки такие богатые земли. А что касается самой Элинор — не было ничего на свете, чего бы не могла она получить от него по первому взмаху ресниц.