Сьюзен Виггз: Огненный рай

Бетани взглянула через стол на Абигайль: отливка пуль — скучное и утомительное занятие, но беременная женщина, казалось, не обращала на это внимания.

— А что если мятежни… американцы потерпят поражение? — спросила Бетани.

— Нет, не потерпим. Мы будем продолжать бороться, даже если для этого потребуется сто лет. — На ее губах появилась грустная улыбка. — Бетани, я не собираюсь заставлять тебя изменить свои взгляды. Посмотри, в кого ты превратилась за эти последние четыре года? Нет ничего, что даже отдаленно напоминало бы в тебе англичанку.

— Вы говорите, как Дориан, — грустно заметила Бетани. — Он все время выражает недовольство мною.

— Почему для тебя все еще важно мнение этого негодяя? — возмутилась Абигайль. — Неужели недостаточно, что он — организатор погрома Систоуна и собирался повесить твоего мужа?

Бетани замерла, краска отлила от ее лица, внутри все похолодело.

— Что вы сказали?

— О Боже, разве ты не видела Гарри?

— Последний раз мы встречались на дне рождения Генри, в апреле.

— Он собирался предъявить тебе доказательство, что Тэннер организовал нападение. — Абигайль быстро пересказала, к какому мнению пришли она и Гарри. Бетани слушала почти не дыша. Слезы брызнули из ее глаз: вероломство и шантаж Дориана, собственное унижение и одурачивание, угрызения совести — как могла она обвинять Эштона в преступлении, которого он не совершал, — перевернули ее всю. — Мне также известно, что Дориан — никакой не джентльмен, а сын лондонского кожевника, еще мальчиком сбежал с кочующим цирком, выполнял трюки на лошадях и понравился одному английскому лорду, который и приобрел для него офицерский патент.

— Эштон будет ненавидеть меня за то, что я не верила ему.

— Когда его мучили сомнения, разве ты ненавидела его?

Бетани покачала головой — любовь к Эштону всегда была для нее естественной, как дыхание.

— Мне надо вернуться к нему, хотя я даже не знаю, где он, — в отчаянии произнесла она. — Возможно, находится на пути в Бостон.

— Нет, — раздался сердитый мужской голос. — Хотя лучше бы он уплыл с французами.

— Финли! — Абигайль вскочила и бросилась обнимать мужа. Тот смотрел во все глаза на Бетани.

— Какого черта вы делаете здесь?

Бетани была смущена грубостью Финли, но слишком устала, чтобы требовать объяснений. Она поднялась на ноги.

— Пожалуйста, скажите, что с Эштоном?

— Самое время проявить женскую заботу. Об этом следовало думать, когда вы инсценировали собственную смерть. Разве вам не приходило в голову, как это могло на него подействовать?

— Какие странные обвинения, Финли. Я этого не делала. — Ее плечи поникли.

— Возможно, вы не хотели этого, но тело… женское тело… которое нашли. Эштон считает вас погибшей.

Бетани похолодела, вспомнив, как выглядела женщина Бага Вилли. Она закрыла лицо руками.

— Где Эштон?

— Горе сделало из него хладнокровного убийцу, а может и самоубийцу, я не стал дожидаться, чтобы убедиться, кого именно. Он собирался принять участие в захвате английской пушки. — Финли потер рукой лоб. — Ему теперь нечего бояться, так как он уверен, что потерял вас.

Охваченная ужасом, Бетани бросилась к двери.

— Нет, Бетани, не надо!

Абигайль взяла мужа за руку.

— Неужели ты думаешь, что сможешь остановить ее, любимый?

Оседлав Корсара, Эштон влился в небольшой отряд, который назначил его своим командиром. Ответственность за людей придала ему новые силы; исчезли всякие нежные чувства, будто смерть Бетани лишила его человечности. Неужели только вчера он держал ее в своих объятиях и они занимались любовью? Еще помнится вкус ее губ и запах волос.

Он отбросил эти мысли и поправил саблю, висевшую на боку, — хватит ли ему злости рассечь человека этим клинком? Эштон глубоко вдохнул горячий летний воздух, четко осознавая, что, возможно, и его самого могут убить, но ему уже все равно.

Выхватив саблю из ножен, он высоко поднял ее над головой, отдавая приказ. Ярко-зеленые листья лета и кроваво-красные головки маков кружились в водовороте копыт лошадей, мчавшихся галопом вниз по склону холма. Сердце билось прямо в горле, кровь пульсировала с невиданной и ужасающей силой. Проскакав мимо своих, отряд врезался в английский строй. Один из солдат, подскочив к Эштону, угрожающе размахивал штыком, но сабля Эштона, просвистев в воздухе, рассекла несчастного — дикий крик вырвался из его горла. Началась стрельба, воздух наполнился запахом пороха; пуля, выпущенная из мушкета, просвистела мимо его уха, — все эти звуки, запахи и опасность придавали ему уверенность и силу.