Лиза Бингэм - Дальняя буря

— Думаю, да.

— Скажем, в ночи ко мне прилетел ангелок, сел на плечо и нашептал на ухо о твоих намерениях. Тысяча чертей, Сьюзан, ты что, сошла с ума?

Защищаясь, она вздернула подбородок.

— Это почетное призвание.

— Для кого-нибудь другого, но не для тебя.

— Мне кажется, из меня получится хорошая монахиня.

— Что ж, ты не хочешь рисковать.

Он подошел к маленькому деревянному чемодану, которым ее снабдили в дорогу.

— Что это ты делаешь?

— Складываю твои вещи. Я забираю тебя отсюда. — Он откинул крышку.

— Не заберешь.

В полумраке комнаты глаза Дэниела сверкнули, как две льдинки.

— Посмотрим.

— Я закричу.

— Давай.

Он начал вытаскивать ее нижние юбки и белье. На полу стоял пустой ковровый саквояж, который Сьюзан одолжила для путешествия в Эштон. Дэниел поставил его на кровать и принялся заталкивать туда одежду.

— Прекрати!

Щеки ее вспыхнули злым румянцем. Когда он вернулся к чемодану с намерением продолжить, Сьюзан оттолкнула его руки и захлопнула крышку.

— Что это на тебя нашло?

Крокер наклонился к ней, почти коснувшись носом кончика носа Сьюзан.

— Делаю то, что должен был сделать много лет назад. Забираю тебя отсюда.

— И куда ты собираешься направиться?

— В приют. Ты сможешь жить там.

— В приют! Я не нуждаюсь в благотворительности. Я больше не ребенок.

— А ведешь себя, как маленькая.

— Почему? Потому что нашла для себя способ существования? Потому что мне удается иметь крышу над головой и пропитание независимо от доброты посторонних людей?

— Нет. Потому что ты не смотришь правде в глаза — ты бежишь от нее. Я знал, что ты все еще боишься мужчин, но не думал, что дойдешь до такого.

У Сьюзан перехватило дыхание, как если бы он ударил ее.

— Великолепно, не правда ли? Вокруг ни одного мужчины, кроме Макса, который с таким же успехом мог быть ребенком. Ты проведешь остаток жизни, заперевшись в своих драгоценных каменных стенах. И тебе даже не с кем будет поговорить, кроме этого стада гусынь.

Она со всего маху закатила Крокеру пощечину. Звук прокатился по комнате.

Голова Дэниела откинулась от сильного удара. Посмотрев на Сьюзан, он понял, что зашел слишком далеко. Вся дрожа, девушка стояла перед ним с побелевшим лицом, темно-зеленые глаза ее расширились.

Проклятье. Как же он так забылся? Нарушил все негласные границы, которые были очерчены с того дня, когда он впервые увидел насмерть перепуганную рыжую девочку. Из-за того, что Сьюзан так боялась мужчин, соседи сделали вывод, что она видела нападение на ферму и насилие над своей матерью, но сама Сьюзан никогда не вспоминала об этом. Она отказывалась говорить о том дне, хотя он до сих пор довлел над ее жизнью.

— Прости меня.

Девушка не ответила. Она сделалась такой неподвижной и отстраненной, что казалась статуэткой из слоновой кости.

Дэниел боялся этого ее вида. В такие минуты он чувствовал себя беспомощным. И злым. Его ненавидели многие. Он привык к брани в свой адрес и к предательству, и его это не задевало. Но когда Сьюзан смотрела на него с болью или неодобрением, для него это было невыносимо.

Собственные страхи Дэниела сделали его безрассудным. И обычно он умел обуздывать свои эмоции. Но сейчас, видя Сьюзан бледной и несчастной, он почувствовал знакомую потребность защитить ее, прогнать страх, излечить боль. Он должен заставить Сьюзан понять, что решение стать монахиней проистекает не из потребности души, а от отчаяния. Он должен удержать ее от ошибки, о которой она будет сожалеть всю жизнь.

— Сьюзан?

В голосе Дэниела прозвучала непривычная нежность. Он с раннего возраста вынужден был заботиться о себе сам и научился не проявлять своих чувств ради своего же блага. Несмотря на несколько счастливых лет, проведенных в приюте, Крокер скоро ожесточился и стал циничным. Он давно уже не чувствовал ничего, кроме злости, и забыл, что такое нежность. Оставив Сьюзан на попечение монахинь и поступив в кавалерию, он загнал способность к состраданию в самый дальний уголок души. Он очутился в мире, которому принадлежал всегда. В мире, где гордость и непреодолимая сила воли воспитали поколение похожих на него мужчин — мужчин, рожденных, чтобы впитать в себя ярость мира. А потом вернуть ее полной мерой.

Дэниел протянул руку, чтобы успокоить Сьюзан, но она дернулась.

— Не прикасайся ко мне.

— Прости меня. Я не должен был говорить…

— Думаю, тебе лучше уйти.

— Черт возьми, Сьюзан, ты не годишься для этой жизни!