Элизабет Деланси - Нежное прикосновение

Стефен уставился на письмо, пытаясь вообразить себе этого Рори Флина, своего сына, десяти лет от роду и нуждающегося в отце. Он быстро осознал ситуацию и решил, что пришло время объявить о сыне.

Через десять лет настало время оставить прошлое в покое. Но вначале надо было дать урок Били Магири, хвастливому любимцу бандитов из Четырнадцатого округа Нью-Йорка. Магири побил стареющих противников быстро и жестоко, крича повсюду о легкости этих побед. По результату своего последнего боя Магири объявил себя даже чемпионом Америки, а хвастовство Стефен не мог оставить без ответа.

Наконец они взобрались на гору. Толпа, волнуясь, теснилась вокруг них. Мужчины выкрикивали оскорбления и похвалы, стараясь толкнуть или дотронуться. Тяжкий дух дешевой выпивки и масла для укладки волос забивали свежие запахи соленой воды и влажной свежевскопанной земли.

Группа мужчин из Бауэри, прокладывая локтями дорогу через возбужденную толпу, обступила Стефена.

— Помни, Хэмер, — крикнул Стефен.

— Ага, Стефен, но мы его сделаем.

Раньше страстность толпы болельщиков придавала храбрости Стефену. Сейчас у него вспотели ладони и сжало грудь. Он старался сосредоточиться на бое, пытаясь вызвать в себе хоть каплю былого гнева, но мысли его опять и опять возвращались к Рори: «…мечтаю, что смогу приехать в Америку и жить с тобой».

Подойдя к внешнему рингу, Стефен нырнул под канаты. Он осмотрел расположение внутреннего ринга, разделение углов, разделительную линию по центру, затем перевел взгляд на мужчин с кольями, назначенных стражниками во внешнем ринге. Когда он кивнул в знак одобрения, Эмет перебросил через канаты кепку Стефена, и толпа прокричала его имя.

Не обращая внимания на шум толпы, Стефен скользнул за канаты внутреннего ринга и пошел в свой угол. Он взглянул на пролив, на широкую голубую воду, испещренную гребешками волн, с такой тоской, как будто мог увидеть Ирландию и мальчишку, ожидающего его там.

Больше никаких призовых матчей не будет. Не будет больше ни крови, ни боли, ни ярости… Сегодня вечером он упакует свое боксерское снаряжение навсегда. А завтра вручит Эмету ключи от кладовой и поплывет на корабле в Ирландию.

Он готов обрести сына.

Май, 1858 год

Поднявшись на цыпочки, Анна Мэси покачивалась, слушая зажигательную мелодию джиги. Мелодия, которую выводил скрипач, пробудила воспоминания о деревенских праздниках, столах, заваленных яблоками и сладкими пирогами; о лошадиных ярмарках и разговорах за пинтой портера. Мысленно она перенеслась в мир зеленых полей и изгородей из фуксий, плывущих туманов и острого привкуса дымка горящего торфа.

Детство Анны, проведенное в Керри, отделяли от палубы парохода «Мэри Дрю» больше двенадцати лет и целый океан сердечных страданий. Пароход направлялся в Америку… Время, расстояние исчезли, как только она заслышала родную мелодию.

Вдруг ее кто-то подтолкнул сзади.

— Выходи, девушка, — произнес какой-то мужчина. — До чего ж ты хороша! Дай парням на тебя полюбоваться.

Призыв скрипки был сильнее осторожности. Выждав момент, Анна двинулась к скрипачу.

«Ничего плохого не произойдет, если я немного потанцую», — подумала Анна. Она была единственной женщиной на корабле, лицо и фигура которой заставляли мужчин замирать на месте. Но что опасного может с ней произойти на корабле, набитом эмигрантами? Если только кто-нибудь из мужчин переступит черту, она сумеет поставить его на место.

Скрипач поощрительно подмигнул Анне, и через секунду она уже стояла перед ним, положив руки на бедра, притоптывая кожаными башмачками. Толпа мужчин обступила ее теснее. На загорелых лицах под грубыми шляпами от солнца появились улыбки, раздались одобрительные крики, оглушительные аплодисменты. На голубом, безоблачном небе ярко светило солнце. Анна вдохновенно отбивала ритм.

— Да ты просто бальзам для воспаленных глаз! — вскрикнул кто-то восторженно.

Пот увлажнил брови, дыхание стало прерывистым, но Анна держала ритм, хотя «Мэри Дрю» то и дело вздымалась и ныряла в морских волнах.

— Матерь Божья, да я за всю жизнь не видал такую! Анна приподняла немного юбки. Ее ноги сверкнули наготой из-под красной фланелевой нижней юбки. Мужчины не отрывали от нее глаз. Анна откинула голову и засмеялась. Шпильки выпали из волос, и ветер растрепал ее густые рыжевато-каштановые кудри. Музыка унесла прочь неприятности ее двадцати четырех лет жизни, и на какой-то миг исчезли мысли о вероломном муже и загубленных мечтах.