Барбара Картленд - Вслед за тобой

Говорил он с обычной напыщенностью, но Синтия от души его пожалела.

— Конечно, — поспешно заверил Роберт. — Что касается нас, это будет единственная версия происшедшего. Позднее, когда вы сочтете удобным для себя, помолвка может быть расторгнута по взаимному согласию.

— Благодарю вас, — снова сказал Артур, и попрощался с большим достоинством.

Проводив Артура до дверей, Роберт вернулся в библиотеку. Он посмотрел на Синтию с выражением, которого она не могла разгадать.

— Спасибо вам за все, — сказал он. — Если бы не вы, Хью не успел бы сюда вовремя.

— Не нужно меня благодарить, Роберт. Почему вы продаете «Березы»?

Он отвел глаза.

— Я уезжаю.

У нее вдруг мучительно сжалось сердце.

— Почему? — воскликнула она.

Наступило молчание, потом Роберт ответил:

— Я должен вам что-то показать.

Он направился к двери, Синтия за ним. К ее удивлению они поднялись по лестнице наверх, и, когда повернули к Южному крылу, ей все стало ясно. На мгновение ею овладел страх и растерянность.

Она не знала тайны Роберта и опасалась ее узнать. Против воли она заставила себя следовать за ним. Он шел, высоко подняв голову, но лицо было усталое, бледное, как полотно.

Роберт раскрыл дверь в коридор этого крыла дома. Как и говорила Сара, все утопало в роскоши, повсюду огромные вазы с цветами. Синтии казалось, они идут, как во сне, даже звук шагов поглощался толстым пушистым ковром. В конце коридора Роберт остановился и первый раз посмотрел ей прямо в глаза.

— Вам не страшно? — спросил он.

Синтия не знала, что ответить. Ей действительно было страшно, но почему — она не могла понять. Роберт открыл дверь.

Синтия хорошо знала эту комнату — спальню своей матери, огромную, просторную, с окнами, выходящими на розарий.

Шторы были опущены. В полумраке благоухали оранжерейные цветы, чувствовался тонкий, еле уловимый аромат пряных духов.

Кровать была в алькове на постаменте — к ней вели три ступени. Огромная кровать из позолоченного резного дерева. Роберт неожиданно нагнулся и включил лампу. У Синтии перехватило дыхание.

На кровати, вся в белом, лежала женщина. Руки сложены на груди, в ладонях единственная белая лилия. На мгновение Синтия приняла женщину за спящую, потом, вглядевшись в неподвижные черты, закрытые глаза, смутную улыбку счастья, застывшую на губах, поняла — это покойница. Надо лбом золотистым нимбом сияли на фоне атласной подушки рыжие волосы. И Синтия догадалась.

— Ваша матушка? — прошептала она еле слышно.

— Да, — ответил Роберт. — Скончалась ночью. Она тяжело болела последние три недели, претерпевала тяжкие муки, и можно лишь благодарить судьбу, что страдания позади.

Синтия смотрела на умиротворенное лицо. Когда-то женщина эта была, наверно, очень хороша собой. Немолодое лицо хранило следы былой красоты. О многом хотелось спросить, многое узнать, но эти минуты принадлежали не Роберту, а его матери. Повинуясь душевному порыву, она опустилась у кровати на колени, склонив голову и закрыв лицо руками. Роберт преклонил колени рядом с ней.

Синтия пыталась молиться за душу отошедшую, за мир, покой и Божью благодать для усопшей, но вместо этого она стала молиться за Роберта.

— Я хочу принести ему счастье, — молилась она. — Помоги, помоги мне в этом!

Она поднялась, ничего не различая от слез, и Роберт взял ее под руку и вывел из спальни, закрыв за ними дверь.

В коридоре ждала Зелли, она горько плакала, глаза покраснели и опухли. Роберт погладил ее по плечу, стараясь утешить, и в молчании он и Синтия прошли через коридор, закрыв за собою дверь в Южное крыло.

Они вернулись в библиотеку, и Синтия знала — настал час, когда ей будут доверены все тайны. Синтия опустилась на широкий, выложенный подушками подоконник. Роберт стоял рядом, руки в карманах, взгляд устремлен вдаль. Немного погодя, он заговорил:

— Мне нужно очень многое вам поведать, но трудно решить, с чего начать. Я отвел вас наверх, и вы видели мою мать, я хотел, чтобы вы простились с нею. Единственной женщиной в моей жизни, которую я любил, кроме вас.

— Сколько времени она пробыла здесь, Роберт? Почему я ни разу ее не видела?

— Жаль, конечно, что я вам не открыл своей тайны. Но я боялся. То, что моя мать здесь, не должно было быть известно никому.

— Но отчего?

— Считалось, что она давно умерла, — ответил Роберт.

Синтия смотрела на него, пораженная, и на мгновение он заглянул ей в глаза.

— Я расскажу, ничего не скрывая, — начал он. — Моя мать была женщина, любившая жизнь и житейские радости. Она любила мужчин, они любили ее. Она могла бы показаться кому-то избалованной, но мы любим людей не такими, какими они должны быть, а такими, как есть.