Барбара Картленд - Глубинное течение

Прентис усаживал Илейн то так, то эдак — все никак не находил удовлетворительного, с его точки зрения, ракурса — и в результате окончательно вывел из себя будущую модель.

— Ладно уж, иди, надевай свое белое платье! — согласился он под конец. — Чувствую, что оно премерзкое, но будь я проклят, если сумею живописать эту юбку и жакет! Всегда терпеть не мог рыжих в черном — уж больно откровенный контраст!

Илейн поднялась наверх, а Саймон начал готовить свои краски и кисти, счастливый, как ребенок, что его наконец-то принудили взяться за работу.

До возвращения Илейн прошло минут двадцать. Она изрядно потрудилась над своей внешностью, словно приготовилась идти к фотографу.

Белое платье (как и было обещано Саймону) оказалось просто восхитительным, шифон окутывал ее тело легкой дымкой, а мастерство кроя свидетельствовало о руке настоящего французского модельера!

Темно-рыжие волосы, гладко расчесанные и ровным блеском напоминающие полированную медь, оттеняли белизну обнаженных плеч; на запястьях искрились бриллиантовые браслеты.

— Ага, прямо хоть на Королевский бал, — прокомментировал Саймон, отвешивая насмешливый поклон.

— Ну, теперь ты видишь, я была права? — торжествующе спросила Илейн. — Белый фон лишь подчеркивает цвет моих волос, — о, Саймон, выйдет просто божественно!

— Ага, — угрюмо кивнул Саймон. — Авторские права обязательно купят в Вулворте, и на каждом углу станут продаваться шестипенсовые копии под названием «Белоснежка».

— Ну и скотина же ты! Никогда больше не поделюсь с тобой ни одной своей идеей!

Она изящно пересекла комнату, задержалась у маленького зеркала, висящего на стене, и уставилась в него.

— Нашел! — завопил Саймон.

— Что нашел? — не поняла Илейн.

Саймону было не до объяснений: он уже сбрасывал прочь с подиума стулья и остальные предметы, приготовленные им для постановки.

Затем подтащил стол и стул — в свое время весьма стильные вещи — и, высунувшись за дверь, принялся что было мочи звать дочь.

— Фенела! Фенела!!!

Раскаты его голоса проникали в самые потаенные уголки дома.

Фенела стремглав сбежала с лестницы. Она помогала Нэни одевать детей на прогулку и по настойчивому призыву, звучавшему в отцовском голосе, пыталась угадать, что же стряслось на этот раз.

— В чем дело, па… то есть Саймон?

— Мне нужно трехстворчатое зеркало из твоей комнаты, — заявил тот. — Ну, ты понимаешь, какое?

— Но оно как раз понадобится Илейн, — предупредила Фенела.

Девушка хорошо знала, что если уж отец решил использовать что-нибудь, то эту вещь нельзя будет трогать до самого окончания работы.

— Ну и какая, к черту, разница? — удивился Прентис. — Иди и неси, что сказано.

Она отправилась выполнять его требование, гадая, где же им с My теперь взять зеркало, если их собственные пойдут на нужды Саймона и Илейн…

Фенела спускалась по ступенькам, шатаясь под тяжестью ноши. Зеркальный трельяж, вставленный в золоченую деревянную раму, был дешевым, но милым, центральная створка увенчивалась резными фигурками двух амурчиков.

— Ага, вот оно-то мне и нужно, — удовлетворенно сказал Саймон.

Он разместил трельяж на заранее приготовленном столе, затем усадил Илейн на стул и приказал ей опереться одним локтем о столешницу и смотреться в зеркало.

— Тебе обязательно понравится, — заметил он. — Ты же готова все дни напролет разглядывать собственную физиономию.

— Вынуждена признаться, что это действительно единственное зрелище во всем твоем доме, которое раздражает меня меньше всего, — отпарировала Илейн.

Саймону потребовалось какое-то время, чтобы усадить ее; наконец он достиг желаемого эффекта и удовлетворенно взялся за мольберт.

— Не уходи, — бросил он Фенеле, наблюдавшей за действиями отца. — Мне требуется твой совет. Поняла, что я задумал?

Девушка взглянула на Илейн и Саймона и поняла, что тот идеально разместил модель.

Илейн виднелась почти анфас в центре зеркала, а в обеих боковых створках возникало ее профильное отражение.

— Не слишком ли она у тебя сутулится? — осведомилась Фенела.

— Я так и хотел, — пояснил отец. — И знаешь что? Спусти-ка у нее с левого плеча бретельку!

Фенела прошла через комнату, но почему-то по мере приближения к Илейн ей становилось все противнее прикасаться к этой женщине. Девушка не отдавала себе отчета: отчего это? — но, выполняя распоряжение отца, испытала внезапную дрожь гадливости, когда ощутила под пальцами прохладную белую плоть.