Мария Хэдли - Царица царей

Оно пощадит только себя.

Она услышала нарастающий звук. Глухой гул рвался с губ и перерос в рев разрушительной силы. Он мог стереть с лица земли Александрию. Затем из самых глубин сознания кто-то заговорил с ней.

«Ты моя», — произнес голос, сумрачный и сияющий, как ночь.

Клеопатру начал бить озноб. Откуда такие мысли? Чей голос украл слова Антония? Перед глазами проносились видения: реки крови, разрушенные города. Она не хотела их видеть.

Обеспокоенная Хармиана коснулась царицы.

— Вам нехорошо, госпожа? — спросила она.

Клеопатра распрямилась, а по позвоночнику расползались щупальца пламени. Усилием воли она заставила себя не шевелиться. Безумие. Она не должна поддаваться. Клеопатра пощупала лоб. Она полагала, что у нее жар, но кожа оказалась холодной, как мрамор.

Ирада принялась невесомыми движениями касаться ее век. Нанесла на них переливчатый зеленый порошок из истолченных священных насекомых и подвела ресницы сурьмой.

— Безупречно, — произнесла девушка, но, когда она принялась красить ледяные губы Клеопатры кармином, то слегка нахмурилась.

Ирада и Хармиана в четыре руки заплели ей волосы. Обе переглянулись при виде серебристой пряди, появившейся после смерти Антония.

«А ведь я — уже не юная девушка», — подумала Клеопатра. Тридцать восемь лет созерцал ее бог солнца Ра. Сейчас она ощущала себя древней старухой, однако не приблизилась к могиле. Она будто застыла во времени и сравнялась возрастом с двумя молодыми служанками. Смерть не желала ее забирать.

— Он — ваш, госпожа, — произнесла Хармиана, складками драпируя тонкое льняное одеяние на груди Клеопатры. После она поправила лазуритовые серьги и диадему царицы наиболее выгодным образом. — Ваш Цезарь был из того же рода, что и он. У них схожие вкусы. Ни один мужчина не устоит перед вами и вашей улыбкой.

— Вы очаруете его, как покорили и всех остальных, — подхватила Ирада. Она аккуратно нанесла по капле благовонного масла за каждое ухо Клеопатры и припорошила ее обнаженные плечи золотой пудрой. Служанки почему-то позабыли то, чему стали свидетельницами в мавзолее. Или же были слишком преданы царице, чтобы напоминать о запретном заклинании.

Хармиана обвила руку Клеопатры повыше локтя богато изукрашенным обручем в виде змейки. Прикрыла отметины богини Сохмет шелковым покрывалом. Хоть какое-то доказательство того, что ей это не примерещилось, вздохнула Клеопатра. Две ранки от клыков припухли по краям и горели незримым огнем.

Ей хотелось умереть, но первый гражданин Рима требовал, чтобы она пообедала в его обществе. Он опасался, что Клеопатра задумала уморить себя голодом. Тогда она покроет себя мученическим ореолом, который плохо отразится на репутации победителя.

— Поешьте немного, — попросила Ирада, протягивая госпоже блюдо с ломтиками инжира. Раньше они были ее любимым лакомством. Теперь от запаха и вида мясистых красных сердцевинок ее чуть не вывернуло. Пустой желудок сводило, губы пересохли, но вода вызывала тошноту. Даже вино не манило. Она не способна проглотить ни куска.

«Я уничтожу Октавиана», — пообещала себе Клеопатра. Он поплатится за гибель ее мужа. Ведь Антоний был жив, когда легионер заколол его. Она заставит императора Рима заплатить за смерть возлюбленного. Она готова на все.

— Император идет, — прошептала Ирада.

Клеопатра вскинула глаза, но увидела вовсе не Октавиана. Вместо себя он прислал ее родных детей.

Десятилетние близнецы — Александр Гелиос и Клеопатра Селена — бросились к матери. Солнце и Луна, так нарекли детей она с Антонием. Царственные родители вообразили себя богами. Ох, как же она сейчас об этом жалела!.. Малыш Птолемей Филадельф, которому исполнилось четыре, влетел в покои следом. Он широко улыбался и был по уши перемазан сладостями.

«Они в моей власти», — заявил ей тем самым Октавиан. Он знал, что делать, если Клеопатра окажется несговорчивой.

Ее окатила ледяная волна горя. Как же она любит их!.. Нередко она отпускала нянек, наставников и часами учила детей говорить, писать и читать. Делилась с ними своими познаниями в иноземных наречиях. Она ворковала с ними на арабском, распекала на греческом, хвалила на египетском, отказывала им на македонском. За едой они беседовали на иврите. Теперь, когда дети подросли, давала советы на латыни.

— Мама! — закричал Птолемей, и его радостный голосок лишил Клеопатру последних остатков спокойствия. Ямочка на подбородке, посадка головы…