Мария Хэдли - Царица царей

Сильно заныла грудь.

Он изгнал и друзей. Отослал прочь биографа Николая Дамасского, когда тот вручил императору экземпляр своей рукописи об истории Вселенной. [46] Имеется в виду самая известная работа Николая Дамасского «История» (целиком не сохранилась). Она раздражала его. Даже те части, которые непосредственно касались Августа, надиктованные им самим, казались ему странными и дикими. Неужели он говорил во сне?

Он отправил Овидия в изгнание, на берег Черного моря. В его поэме «Метаморфозы» женщины становились зверями, а животные — дочерьми человеческими. Боги ходили среди людей, напоминая Августу о…

О чем?

Кто-то будто нашептывал Овидию на ухо секреты, посвящал в тайны и загадочные откровения. Но какие?

В конце концов Август сжег пьесы, стихи и биографии. Он стоял на ступенях Палатина с факелом в руке и смотрел на пылающие страницы. Он не знал, что именно он пытается скрыть, — просто уничтожал все подряд, включая и свои же сочинения.

Он оставил лишь пророчества сивилл, но подверг их цензуре, вырезая ножом оскорбительные фразы и абзацы. Но один кусок врезался ему в память.

«Вдовствовать не суждено тебе, но ложе разделишь ты с воинственным львом, который людей пожирает. Будешь ты счастлива и в мире известна — та, кто в сердце своем одно бесстыдство имела. И почести ей воздадут у гроба, который еще при жизни построил умелец искусный. Многие здесь соберутся твою кончину оплакать. Царь на могиле твоей притворно стенает, зная, что в царство мертвых тебя он отправил живую. Будешь души лишена ты, однако сосудом для чего-то бессмертного станешь. И гнев твой будет по-прежнему страшен. И царские падут города, так за обиды твои сотворишь ты отмщенье».

Он в смятении искромсал фрагмент, добавляя и убирая слова, полностью изменив смысл предсказания. Он нутром чуял нечто знакомое, но был не способен проникнуть в суть пророчества и страшно злился. Он отошел от стола, побагровев от безумного гнева. Он и сейчас недоумевал, почему его обуяло такое раздражение.

Август вздрогнул. Воспоминания внезапно переродились в кошмары.

Марк Агриппа скончался в пятьдесят пять лет. Причиной стало заражение крови — последствия давнего ранения. Находясь в походе, он погрузил ногу в уксус, надеясь облегчить боль от застарелой раны. К тому времени, когда прибыл Август, он был уже мертв.

В памяти Августа что-то забрезжило. Стрела, яд, ошибка, вспышка света…

Император почувствовал, как шатаются во рту зубы. Он провел языком по пустому месту, где раньше находился резец, выпавший во время морского путешествия. Август бросил его прямо в море между Египтом и Италией. Наверное, он уже превратился в жемчужину. Август очень постарел — кости могли бы стать золотом, волосы — лазуритом… В памяти возник бог, тело которого состояло из драгоценных камней. Он пересекал небо в ладье.

Императора охватила тоска. Ему было холодно и под лучами солнца, а в свете луны он просто замерзал.

Прищурившись, он поднял голову. Позвоночник запротестовал, но тем не менее он наслаждался красотой ночи и сада. Деревья ломились от спелых фиг, в воздухе разливался запах травы. То были владения отца. Он не посещал их долгие годы. Отец умер в этом месте, когда Август был еще ребенком. Все казалось родным, но многое ускользало.

Подняв руку, он сорвал сочный плод. Вообще-то он предпочитал зеленые фиги. Чрезмерное наслаждение таило опасность.

Из-за дерева вышла прекрасная женщина и улыбнулась. Август улыбнулся в ответ и прикрыл рот рукой, на которой проступали старческие пятна.

Кто она, молодая и красивая незнакомка? Служанка? Слишком пригожа для рабыни. Гостья? Сановница?

Что-то подсказывало ему, что он должен догадаться.

Август начал размышлять. Глаза оказались подведены краской, на запястьях красовались браслеты в форме змей. Изящное тело обтягивало белое льняное платье, пухлые губы отливали алым.

Он надкусил плод — сладкий как мед, полный семян и почти перезрелый. Вдруг он вспомнил. Когда-то он был ее любовником. Или просто любил ее.

— Мы раньше встречались? — спросил он.

— Здравствуй, Октавиан, — ответила она, крепко прижимая пальцы к талии.

— Ты ранена? — осведомился он.

— Была, — произнесла она. — И притом серьезно. Мне потребовалось немало времени, чтобы исцелиться. Ну а твоя жизнь — очень продолжительна. Я этого не хотела, но не жалею. Тебе пришлось страдать.

— Отнюдь, — возмутился Август, но тут же оборвал себя на полуслове. Он ведь часто мучился от бессонницы, а теперь еще осознал, что ненадлежащим образом одет для подобного общества. Он был почти обнажен. По коже забегали мурашки.