Элиза Ожешко - В провинции

Напротив мужчин сидела Снопинская, сорокалетняя женщина, худая, бледная, с постным лицом и с огромной связкой ключей у пояса. На ней еще более отчетливо, чем на муже, был виден отпечаток хлопотливых будней, не скрашенных ни малейшим дыханием поэзии, не согретых ни единым лучом мысли, выходящей за пределы хозяйственных забот. Сыры, масло и мука наложили на ее сухое лицо печать безнадежной прозы, и вся она, в своем черном шерстяном узком платьице и белом чепчике, из-под которого виднелись гладко причесанные рыжеватые волосы, выглядела так, как будто вот-вот превратится в длинный заржавленный и скрипучий ключ, которым отпирают дверь в кладовую.

— Ну, милые хозяева, — заговорил пан Анджей, — теперь, когда вы меня, странника, накормили-напоили, пора рассказать вам, с какой целью я прибыл и как решился проделать такой дальний путь.

— Правильно! — подхватил пан Ежи. — Хоть и рад я тебе душой и сердцем, однако не могу надивиться, откуда ты тут взялся. Как с неба свалился, ей-же-ей. Ведь от тебя до нас миль пятьдесят, не меньше?

— Да, около того, но что это значит для такого молодца, как я, — ответил пан Анджей с улыбкой. — Знаете ли вы, что в этой же самой бричке, которая привезла меня к вам, с этой же парой лошадей и с этим же кучером Якубеком я два года тому назад совершил путешествие в Варшаву, да что там — за Варшаву, до самых Карпат.

— Не может быть! — воскликнули пораженные хозяева.

— Вот-вот, хоть мы с вами и родня, вы еще не знаете моих чудачеств. Из-за этих-то постоянных странствий иные и считают меня чудаком. И, может быть, правы, если годится назвать чудачеством неудержимую склонность, пристрастие к чему-либо настолько сильное, что ради него человек готов на любые труды. Вот такое, дорогие мои, пристрастие питаю я к наукам и к природе. Да Ежи должен это помнить и по школьным годам…

— Как же, как же, — отозвался Ежи, — помню, что в школе я всегда шалопайничал, а ты учился лучше всех.

— Но сердце у тебя было золотое, потому, не говоря уже о родственных чувствах, я и полюбил тебя, и ни годы, ни разница в характерах не сумели нарушить наших отношений. Итак, уже в детстве и в ранней молодости я больше всего на свете любил книги, а достигнув зрелого возраста, сам начал их писать.

— Знаю, знаю! — воскликнул Снопинский. — Я всегда гордился тем, что мой родственник и школьный товарищ пишет такие ученые книжки, что мне их и не понять.

Пан Анджей рассмеялся, услышав наивное признание арендатора, затем продолжал:

— Ты, Ежи, должен знать, однако, что главный предмет моих научных штудий — это природа. Я люблю природу, везде ищу ее, езжу по белу свету, чтобы исследовать ее разнообразие, а затем описываю то, что увидел и чему научился в своих поездках. В этих-то целях и ездил я в Карпаты и на берег Вислы, а в будущем году отправлюсь, быть может, еще дальше; с этой же целью прибыл я и сюда. Я поставил себе задачей всесторонне исследовать отечественную флору, поэтому в разъездах по стране я не пользуюсь ни железной дорогой, ни почтовыми, предпочитая всем средствам передвижения своих медлительных лошаденок, на них я могу не торопиться, останавливаться где хочу и свободно располагать своим временем. Когда я в прошлом году решил навестить здешние края, то сначала имел намерение подыскать себе квартиру на летние месяцы в вашем губернском городе, но потом вспомнил, что здесь живут мои милые Снопинские, и мне захотелось остановиться у вас, тем более что и для моих изысканий будет лучше, если я поселюсь в деревне. Гостем я буду непостоянным, придется часто делать вылазки в разные места вашей провинции, но, если позволите, отсюда я буду отправляться в поход и сюда возвращаться; более того, сюда я буду сносить все свои трофеи, alias пучки всякого рода трав, а также рисунки деревьев и цветов, которые я тут сделаю. Однако, если это вам неудобно или неприятно…

Кончить ему не дали, хозяин бросился обнимать его, восклицая:

— Ах, дай тебе Бог здоровья за твою прекрасную мысль! Поверь, я тебе рад от всей души! Особой роскоши ты у нас не найдешь, но все, чем хата богата… Теперь я смогу хоть в малой мере отблагодарить тебя за то, что ты для нас сделал.

— Не вспоминай об этом, Ежи! — воскликнул пан Анджей.

— Никогда не забуду, даже если бы и хотел, — живо возразил Снопинский. — Помнишь, Ануся, — обратился он к жене, — как было под Ковно, когда мы арендовали там именье; пшеницу градом побило, на скотину мор напал, сгорели стога сена на полях, а помещик, бесчувственный к нашим несчастьям, хотел подать на нас в суд за долги, Если б, Анджей, не твоя помощь, мы бы тогда по миру пошли…