Барбара Картленд - Тень греха

1821

Негромко напевая, Селеста собирала персики.

Теплица примыкала к стене старого дома из красного кирпича, построенного еще в елизаветинские времена. Теплые солнечные лучи окрашивали тонкую нежную руку девушки в золотистый цвет.

Фрукты были мелкие — весной их не проредили.

Селеста еще помнила времена, когда на одно десертное блюдо из чудесного севрского фарфора, какими всегда пользовались в Монастыре, помещалось не больше четырех плодов.

Срезая бархатистую розовую кожицу золотым десертным ножом, отец обычно говорил: «Я так полагаю, крупные берегут для праздника?» — «Конечно! — отвечала мать с другого конца стола. — Старик Блосс ужасно огорчится, если не получит свой приз».

Так было каждый год, пока мама не ушла.

Селеста вздохнула и постаралась взять себя в руки: лучше об этом не думать.

Прогнав печальные мысли, она сняла с ветки и аккуратно уложила в корзину еще пару небольших, но восхитительно пахнущих персиков. Кому бы их отдать?

Вот эти шесть — миссис Оукс, страдающей артритом старушке, она будет очень рада. Еще полдюжины — малышу Билли Айвзу, который сломал ногу две недели назад. Вдова старика Блосса, живущая в самом конце деревни, будет рада не только гостинцам, но и возможности поболтать: ей очень одиноко после смерти мужа…

А остальное, после того как они с Наной наедятся до отвала, пойдет на восхитительный персиковый джем, который превосходно готовит старая служанка.

Правда, у них еще оставалось несколько горшочков с прошлого года, но не пропадать же добру?

Привстав на цыпочки, девушка потянулась к трем почти перезрелым персикам, висевшим на самом верху, когда из-за сломанной двери раздался негромкий густой голос:

— Какая премиленькая воровка!

Селеста удивленно оглянулась.

На пороге теплицы стоял джентльмен, пожалуй, самый элегантный из всех, кого она когда-либо видела.

Он был одет по последней моде: шейный платок, короткий однобортный сюртук с закругленными, расходящимися спереди полами и обтягивающие панталоны цвета шампанского. Мужчина выглядел слишком крупным для тесной низкой теплицы.

В руке он держал высокий цилиндр, волосы его словно слегка растрепал ветер (эту моду ввел в бытность свою регентом сам король), а необыкновенно глубокие проницательные глаза казались очень темными.

Никогда еще Селеста не видела мужчину столь привлекательного, столь необычного и в то же время столь циничного.

Растерявшись, она не нашлась что ответить; незнакомец же насмешливо заметил:

— Признайтесь, я поймал вас на месте преступления. Мне бы, однако, не хотелось отдавать под суд такую хорошенькую девушку. — Он помолчал, окинув Селесту оценивающим взглядом, отметив и ее нежную белую кожу, и синие глаза, слишком большие для маленького личика в форме сердца, и изящный тонкий носик, и свежие, пухлые алые губки, и продолжал: — За кражу имущества, стоимость которого превышает пять шиллингов, вас могут повесить или же, если вы избежите виселицы, сослать в Новый Южный Уэльс[1]. Весьма незавидная участь для столь очаровательной юной особы, не так ли?

— Кто… кто вы? — пролепетала Селеста, но, прежде чем она успела закончить, незнакомец добавил:

— Думаю, вам же будет лучше, если я сам выступлю в роли судьи. А посему, моя очаровательная злоумышленница, выношу вам приговор: вы заплатите за фрукты, столь беззастенчиво у меня украденные.

— Кто вы? Что вы такое говорите? — пробормотала, ничего не понимая и запинаясь, Селеста.

— Полагаю, эти вопросы должен задавать я, — заявил странный джентльмен.

Сделав два шага, он подошел ближе и внезапно, так, что девушка не успела понять, что происходит, обнял ее одной рукой, а другой взял за подбородок.

Губы его приблизились, и Селеста задрожала от страха. Ей бы полагалось оказать сопротивление и высвободиться, но ни того ни другого она почему-то не сделала.

До сих пор никто не целовал юную леди; она и не подозревала, какой пленительной силой обладают мужские губы, и лишь смутно ощутила его сильные руки и требовательные уста; все прочее оставалось за пределами ее сознания и понимания.

Девушка уступила внезапному натиску, и рука незнакомца напряглась, он завладел ее губами с еще большей настойчивостью…

Затем он отпустил Селесту столь же внезапно, как перед этим обнял.

Она издала сдавленный звук, который мог быть криком страха, если бы не замер еще в горле.