Барбара Картленд: Безжалостный распутник

— Пока ты лежала в постели, твои друзья-итальянцы трудились здесь не покладая рук, — ответил с улыбкой граф. — Пойдем посмотрим, как они все здесь привели в порядок. — С этими словами он связал поводья и прикрепил их к борту брички. Затем помог Сиринге сойти на землю, а сам приказал Меркурию: — А теперь — домой! Ты слышишь меня? Домой!

К великому изумлению Сиринги, конь, который раньше слушался исключительно ее и никого больше, осторожно развернулся на месте и послушно потрусил вниз по склону холма.

— Он и правда поедет домой, как вы… ты ему велел? — неуверенно поинтересовалась Сиринга, с трудом переходя на «ты» в обращении к своему мужу.

— Мы с ним отрепетировали этот номер не один раз, — ответил граф, — и ни разу не было случая, чтобы он не вернулся в конюшню, где его уже поджидают конюхи.

— А как же мы вернемся домой? — недоуменно спросила Сиринга.

— А разве ты торопишься? — в свою очередь спросил граф.

Она посмотрела ему в глаза и подумала, что еще ни разу не видела его таким счастливым и таким молодым.

Он провел ее через свежевыкрашенные двери, и стоило ей войти внутрь, как у нее невольно вырвался возглас изумления.

Первоначально обсерватория была выстроена в форме древнеримского храма. Высокие колонны, ниши с мраморными статуями, покрытый изумительной плиткой пол. Окна — а их здесь было много — открыты навстречу заходящему солнцу.

Стены, восстановленные во всей их первоначальной красе, покрывали росписи: виды Венеции, кипарисы Флоренции, развалины вдоль Аппиевой дороги.

Все помещение было украшено растениями самых разных видов и наименований. Они заполняли собой все пространство, и тем не менее взгляд неизбежно устремлялся к окнам, из которых открывался поразительной красоты вид.

Граф подвел Сирингу к одному окну, и ее взгляду тотчас предстала изумительная картина окружающей местности — точно так же, как в тот первый день, когда она пригласила его «полюбоваться видом».

— Все понятно, — медленно произнесла она, — теперь понятно, о чем ты мне говорил. Этот «безлюдный мир», твой и мой, он принадлежит только нам, именно поэтому нам никто не попался на глаза, именно поэтому мы в нем одни, ты и я.

— Наш безлюдный мир, — повторил граф, — мир, по которому, моя дорогая, мы идем вдвоем, вместе и одной дорогой. До самого горизонта.

— Только ты мог сказать столь прекрасные слова или придумать что-то такое, чтобы сделать меня настолько счастливой! — воскликнула Сиринга.

— Но ведь именно ты научила меня ценить такие вещи, — отозвался граф.

С этими словами он заключил ее в объятия, и его губы прильнули к ее губам.

Он целовал ее до тех пор, пока у нее не участилось дыхание, и в тот самый момент, когда эта сладкая мука стала почти невыносимой, граф отстранился от нее и сказал:

— Не хочу тебя утомлять. Сядь отдохни, и давай устроим небольшой ужин. Это твой первый день после долгой болезни, и я не хотел бы, чтобы ты устала.

— Но я ничуть не устала! — возразила Сиринга.

— Вечер еще не окончен, — ответил граф. — И тебя ждут новые сюрпризы.

С этими словами он подвел ее к столу, который она сразу не заметила, поскольку он стоял в другом конце комнаты. На белой скатерти стояли блюда с изысканными деликатесами, а в огромном ведре со льдом — бутылки вина.

Граф налил в два хрустальных бокала золотистое вино и поднял свой в приветственном тосте.

— За мою жену! — произнес он.

— За моего мужа! — негромко отозвалась Сиринга.

— И за нашу любовь! — добавил граф.

Они выпили вино, а затем, смеясь как дети, принялись за ужин.

Граф подавал Сиринге угощения и целовал ее после каждого нового блюда. Вскоре от его поцелуев у нее уже кружилась голова и она не различала вкус блюд — все они были для нее столь же прекрасны, как божественная амброзия.

Когда они поужинали, граф откинулся на спинку стула со стаканом бренди в руке и пристально посмотрел на Сирингу. В мягком мерцании свечей ее лицо горело румянцем.

— Скажи, итальянцы были рады снова работать здесь? — спросила она.

— Они трудились день и ночь, чтобы поскорее закончить работу, — ответил граф, — и за короткое время сделали невозможное. Они даже восстановили мозаичную ванну, привезенную в свое время из Рима.

— Но как им удалось сделать все так быстро? — удивилась Сиринга.

— Я сказал им, что это для тебя, — ответил граф. — Мне иногда казалось, что они вообще не ложились спать. Они очень благодарны тебе, Сиринга.