Мишель Моран - Дочь Клеопатры

— Мы рады, что ты снова здесь, — промолвила Клавдия, и все приглушенно подтвердили ее слова.

Понемногу беседа вернулась в привычное русло, словно я никуда и не исчезала. Разве что каждый старался смеяться потише, и даже Тиберий не распускал язык. Однако сейчас меня занимал только Юба. В конце концов, повернувшись к нему, я признала, что была не права.

— Насчет чего? — сухо обронил нумидиец.

— Насчет тебя. Я недооценивала твое… великодушие. Статуя Александра — очень щедрый дар.

— Не тебе, а ему.

Я покраснела.

— Неважно. Ты такой внимательный и…

— Забудь. — Он поднялся с места и объявил: — Мне пора удалиться. Август уже близко, а у меня еще куча дел.

— Он возвращается? — вырвалось у меня.

Юба ответил угрюмым взглядом.

— А с ним — пятьдесят тысяч участников альпийского восстания.

— Военнопленных?

— Рабов, — отозвался Тиберий. — Одной лишь Юноне известно, куда их девать; город и так кишит галлами.

Все уставились на меня, и я поняла, почему до сих пор ничего не знала. Они молчали, не желая, чтобы последняя из Птолемеев наложила на себя руки, как поступила Клеопатра, когда все было потеряно и Август появился на горизонте. Впервые увидев нас, он уже знал, что мой брат умрет. Взрослый сын Антония и египетской царицы просто не мог не взволновать умы, создав угрозу для всей империи. Надежды на возвращение не было — вопреки всем стараниям сделаться полезными Риму.

— Мы с Марцеллом собрались в театр, — поспешила сказать Юлия. — Хочешь с нами?

Я помотала головой.

— Сходи, — настаивала Октавия, — сегодня дают какое-то греческое представление.

— Софокла, — вставил племянник Августа.

— Нет. Лучше пойду к себе в комнату.

Витрувий многозначительно посмотрел на сына. Неудивительно, что вечером в мою дверь постучали.

— Тебя отец послал? — осведомилась я.

Луций хотел отпереться, однако все же признался:

— Да. Но я бы и так пришел.

Вступив на порог, он замер с округлившимися глазами. Все стены были задрапированы алым шелком. Бронзовые сфинксы-курильницы источали благовонный дым. Над кушеткой висело изображение Исиды, а рядом — анх [45] Крест с петлей наверху, обозначавший в Древнем Египте жизнь. . Меня больше не волновало, разозлится ли Август, напишут ли рабы Ливии… Что еще со мной могут сделать? Чего лишить?

— Так вот какая она, Александрия? — вопросительно произнес гость.

— Бледное отражение, — невесело усмехнулась я.

Он опустился на кожаное кресло, подыскивая слова.

— Слышала новость? Сенат проголосовал за то, чтобы дать Августу пожизненную трибунскую власть. Это еще выше консульства.

— Да уж. Теперь у его ног — весь мир.

— Но не ты.

Я подняла глаза.

— Никто не запретит тебе рисовать, Селена. Что бы там ни было, Октавия и Витрувий тебя не оставят. И знаешь, Марцелл и Юлия задумали возвести приют для найденышей. Хотят назвать его в твою честь.

— Это они велели мне передать?

— Нет, — ответил он уже твердым тоном. — Но я тоже утратил близкого друга. Порой и не хочется жить, а вот живешь. — Сын Витрувия вдруг быстро заморгал. — Август приезжает завтра…

Немедленно возвратились мысли о гибели Александра. Может, кто-нибудь отважится поднять руку на императора?

— По слухам, он совсем плох, — продолжал Луций. — Всем известно, Август и раньше не отличался здоровьем. Не окреп и в Иберии, при мягкой погоде… Только прошу тебя, не совершай ничего необдуманного.

— С чего ты взял?

Он смерил меня долгим взглядом.

— Что-то я редко слышал о твоем благоразумии.

— Тогда, возможно, кто-нибудь сделает это ради меня.

— Ты последняя из Птолемеев, Селена. После тебя не останется человека, в чьих жилах текла бы кровь Александра Великого и Клеопатры. Будь осмотрительна, если не хочешь разом погубить все, за что боролись твои великие предки.

— Уже все погублено.

— Нет. Пока ты жива.

Когда по городу разнеслась весть о возвращении Августа, мы собрались на Форуме. Я размышляла о том, как поступили бы великие предки. Знаю, мать предпочла позору честное самоубийство. Ну а окажись она сейчас на ступенях храма Сатурна, с римской буллой на шее, ожидая убийцу своих родных?

Я поискала глазами человека, который ежемесячно пополнял наши с Александром сундуки, не обмолвившись даже словом. Юбы нигде не было, и я спросила Агриппу.

— Так ведь его отослали вперед, оценить ущерб.

— Что с ними стряслось?

— Многие предпочли смерть рабству, — серьезно сказал полководец.