Розалинда Лейкер - Золотой тюльпан. Книга 2

Кажется, что судьбой его станет безумие. Страх настолько переполнял Хендрика, что его почти постоянно тошнило.

Был жаркий сентябрьский день, и небо над Амстердамом сияло яркой голубизной, когда Хендрика вывели из темницы и повели на суд. Он сидел в телеге, закрыв руками лицо, так как не хотел, чтобы его узнали. Прошлым утром Виллем получил разрешение увидеться с ним, привел адвоката и столь же необходимого цирюльника, так как борода и спутанные волосы делали Хендрика неузнаваемым, и принес также смену одежды.

К счастью, судебный процесс закончился быстро. Адвокат представил сильную защиту, основанную на раздражении, охватившем мастера, когда он увидел самовольно подписанные картины ученика из своей студии. Виллем также выступил в защиту Хендрика. Наконец, Алетта заняла место свидетеля и призналась, что рисовала картины на продажу, не поставив в известность отца. Судья публично укорил Алетту, к ее сильному стыду, как своенравную дочь. Наказание, наложенное на Хендрика, ограничилось большим штрафом, который внес за него Виллем. Хендрик тщательно скрывал свою радость по поводу того, как он легко отделался. Снова удача пробилась сквозь окружающие его несчастья. Но когда он свободным человеком выходил из зала суда, его отрезвило сознание, что сейчас долги, выросшие еще на шестьсот флоринов, держат его в рабстве так же, как и тюремные решетки, которые он оставил за собой. Ему не суждено стать действительно свободным человеком до тех пор, пока Франческа не выйдет замуж за Людольфа.

Спускаясь по ступенькам крыльца с Виллемом и Сибиллой, Хендрик увидел Алетту, стоявшую на улице, но не обратил на нее внимания. Ни разу не взглянув в ее сторону, он сел в ожидавшую их карету Виллема. Гордости Хендрика был нанесен еще один, почти невыносимый удар, и он не мог простить дочь. Если бы она воспользовалась собственным именем и не выступала в своих тайных картинах под именем матери, он, возможно, нашел бы в своем сердце прощение для нее, но она, по его мнению, оскорбила память Анны. Заметив, что Сибилла заколебалась, не подойти ли ей к Алетте, он настойчиво позвал ее.

— Садись в карету!

Она неохотно повиновалась. Глаза девушки, полные сочувствия, не отрывались от сестры. Виллем, желая свести вместе Алетту и Хендрика, убедительно произнес:

— Вы, конечно же, хотите, чтобы обе ваши дочери вернулись с вами в такой день?

— Нет! — чуть ли не прорычал Хендрик. — Алетта никогда больше не будет рисовать под моей крышей! И не войдет в мастерскую! Это станет наказанием для дочери, оскорбившей отца!

Виллем вздохнул и сел рядом с ним. Когда карета тронулась, Виллем увидел, что Алетта стоит, печально опустив голову. Оставалось только надеяться, что вскоре природное добродушие Хендрика возьмет верх, и наступит примирение между отцом и дочерью. Виллем, выслушав обе стороны истории, считал, что Алетта поступила неправильно, хотя понимал на то причины и сочувствовал ей.

Как и следовало ожидать, Хендрик изголодался по новостям, происшедшим в Амстердаме и других местах, так как в сырые застенки камеры проникала лишь скудная информация. Затем, когда разговор зашел о суде, Виллем упомянул Людольфа.

— Если бы он не уехал из Амстердама по торговым делам, я попросил бы его тоже выступить в вашу защиту. Я написал ему о вашем затруднительном положении и попросил служащего присмотреть, чтобы письмо обязательно дошло до него. Полагаясь на интерес, который он проявляет к вашей работе и благополучию, уверен, что по возвращении Людольф землю бы перевернул, добиваясь освобождения.

Хендрик фыркнул.

— Полагаю, вы правы. Естественно, он не хотел бы, чтобы меня упрятали в тюрьму. Это нарушило бы его планы.

— Что вы имеете в виду?

Хендрик понял, что допустил оплошность, и быстро исправил ее.

— Только то, что он хочет заполнить стены моими картинами без длительной задержки. От Франчески скрыли мои несчастья?

— Да. Вы спрашивала об этом вчера.

— Неужели? — От вновь обретенной свободы голова пошла кругом.

Сибилла, сидевшая напротив отца, наклонилась к нему.

— Все уладится, как только ты снова окажешься дома, отец. Пожалуйста, попытайся простить Алетту за эти крупные неприятности, причиненные ею.

Вновь лицо Хендрика исказилось гневом, заставив Сибиллу испуганно отпрянуть, в то время как он угрожающе взмахнул рукой.

— Не смей упоминать при мне имени сестры! Прощение растаяло в тюрьме. Я не знаю, придет ли оно когда-нибудь.