Тесса Дэр: Три ночи с повесой

— Ты заметила? Я польщен. — Это как-то само собой сорвалось у него с языка. Проклятие! Он не собирался флиртовать с ней. Это все снотворное! Он был, как пьяный, сам не понимал, что говорит.

— Осел!

— Ты так хорошо меня знаешь…

— Неужели? — Нежная рука коснулась его щеки. — Вот уж не уверена. Иной раз кажется, что я тебя совсем не знаю.

— Не говори так.

Какие у нее красивые глаза. Он был бы счастлив любоваться ими до конца своих дней, но веки словно налились свинцом, и Джулиану стоило немалого труда держать глаза открытыми. Господи, как же он устал!

— А теперь спи! — Силуэт Лили начал расплываться.

— Нет, подожди. Не уходи. Лили, прости меня… мне очень жаль…

Затуманенный взгляд Джулиана внезапно прояснился. Помотав головой, он забарахтался, пытаясь приподняться на локте. Другой рукой он потянулся к Лили, неловко обхватил ее за шею. Пальцы запутались в мягком шелке ее волос. Ненадолго придя в себя, он притянул ее к себе, так близко, чтобы она не смогла отвернуться и смотрела ему в глаза. Это вдруг показалось очень важным — сказать то, что он собирался сказать уже давно и именно сейчас. И он должен быть уверен, что она поняла.

— Мне так жаль, Лили. Чертовски жаль, правда. Богом клянусь, я не хотел… Ты же знаешь, это все из-за меня. Смерть Лео… Но я все исправлю. Нет… уже ничего не исправишь, верно? Но я постараюсь… Даю тебе слово. Клянусь, Лили, я…

Проклятие, он блеет, точно овца! Лили хмурилась и явно не понимала, что он хотел сказать.

— Не нужно, — мягко сказала она. — Не расстраивайся так!

— Прости, — упавшим голосом повторил Джулиан. Облизнув губы, он решил попытаться снова, на этот раз старательно выговаривая каждое слово. — Ты должна знать, Лили, я все для тебя сделаю. Ради тебя. Ради нас с тобой. Тебя и… меня. Я бы…

— Тише, Джулиан. — Лили нагнулась и приложила палец к его губам. — Не надо ничего говорить. Спи.

Джулиан. Это слово гудело у него в голове, эхом отдаваясь в мозгу, пока он окончательно не перестал понимать, что это его так зовут.

— Ты должен уснуть, — повторила Лили.

Подбородок Джулиана упрямо выпятился, потом слегка дрогнул в знак согласия. Да… он должен уснуть. Должен.

Нет! Веки его дрогнули, глаза широко раскрылись. Он не может позволить ей уйти… не сейчас. Собрав остатки ускользающего сознания, Джулиан протянул руку, обхватил Лили за шею и рывком притянул к себе.

И поцеловал ее. Бог свидетель… поцеловал леди Лили Чатуик, будь он проклят! Увы, в тот момент ни на что большее он просто был не способен.

Ладонью он чувствовал, как ее шея мгновенно покрылась мурашками. Губы Лили были теплыми, но крепко сжатыми. Словно запечатанными. И все же он крепко прижимал ее к себе, с каким-то бесхитростным отчаянием впиваясь губами в ее губы. Все приемы опытного соблазнителя, которыми умело пользовался — осторожные ласки, нежные словечки, искусные прикосновения языка, — все разом забылось. Холера! Все с самого начала пошло не так.

А потом вдруг что-то произошло. Или… не произошло.

Потому что оба вдруг словно окаменели, не осмеливаясь даже дышать. Неловкость, смущение — все исчезло. А поцелуй так и остался бесхитростным — но лишь потому, что был настоящим. Это был самый искренний, самый безыскусный момент в их жизни.

Осознание пришло словно удар молнии. Вздрогнув, оба шарахнулись в разные стороны, испуганно глядя друг на друга.

Джулиан таращился на Лили, не в силах выдавить из себя ни слова. Комната вдруг словно сжалась, превратившись в какой-то черный узкий туннель. Он оказался по одну его сторону, а Лили почему-то по другую. Сон, обрушившись, словно снежная лавина, подмял Джулиана под себя, затуманив глаза и лишив последних сил. Пальцы разжались, рука упала на одеяло. Шелковистые волосы Лили стекали у него между пальцами, словно струйки воды…

Джулиан шевельнул пальцами, но разве можно удержать воду?

Он упал на подушки, и мир погрузился в темноту.

Бывали случаи — нечасто, но все же бывали, — когда Джулиан неохотно признавал, что совершил ошибку. А иногда он ловил себя на том, что даже испытывает некоторые сожаления. В ночь, когда погиб Лео, «некоторые сожаления» превратились в раскаяние.

А сегодня он вдруг неожиданно понял, что в какой-то момент раскаяние стало тяжким грузом вины, который все тяжелее давил на плечи.

Укутавшись до самого носа, Джулиан лежал, бессмысленно таращась на каминные часы. Пару раз он пытался сфокусировать на них взгляд, но голова в тот же момент едва не взрывалась от боли, и он бросил это бессмысленное занятие. Потом он все же разглядел, что стрелки замерли на двенадцати. Полдень. Почти полдня псу под хвост.