Чарльз Норрис: Зельда Марш

Старая выцветшая фотография Джо Марша с надписью Трента была в спешном порядке извлечена из комода, пущена в ход, и отец Зельды, после длительных переговоров, согласился продать свое право на землю Трента за десять тысяч долларов наличными.

Но за неожиданным богатством по пятам шло горе. Стряпая всю жизнь у жаркого огня, Джо испортил себе зрение. И теперь врачи объявили, что хозяину «Гастрономического Отеля» грозит полная слепота.

Однако, если он совершенно оставит работу, будет беречь глаза и по двадцать часов в сутки проводить в темноте, то можно надеяться на частичное сохранение зрения.

До тех пор Зельде никогда не говорили, что у нее есть тетка, сестра ее умершей матери. Она и не подозревала о существовании родственников. И вдруг в один прекрасный день экипаж привез со станции тетю Мэри Бэрджесс. Джо в порыве отчаяния написал ей. Он хотел позаботиться о Зельде раньше, чем слепота сделает его беспомощным. Гостиницу надо было продать. На деньги, вырученные от продажи земли Трента, и на то, что ему удалось скопить, Джо мог прожить остаток жизни. Пять же тысяч долларов он назначил на образование и содержание дочери до ее совершеннолетия.

— Уверяю вас, Мэри, — говорил Джо сестре покойной жены, — девочка она славная, но у нее глупости в голове, и при этакой красоте они могут ее, бог знает, куда завести. Я не могу ее удержать. Она — как лошадка с норовом, но вы, вы-то сумеете забрать ее в руки! Вы будете ею руководить, а она уж постарается угодить вам: будет учиться и работать. У вас тихий семейный дом, и слуги, и прекрасная обстановка. Зельде это придется по вкусу. А здесь, в Бэкерсфильде, что она увидит, какие примеры? Компанию потаскушек в «Испанском городе»?.. Если вы не заберете отсюда Зельду, она рано или поздно станет такой же, как они. Сделайте это в память о Кэрри. Она была славная женщина, и вы ее когда-то крепко любили, Мэри.

Зельда помогала на кухне Мэтии, когда ее позвали к отцу. Рядом с ним за одним из столиков сидела «важная дама», как определила Зельда, и они о чем-то серьезно беседовали. Тетя Мэри, низенькая толстушка, скрестила на пышной груди руки в черных перчатках и, сложив губы сердечком, молча рассматривала племянницу. Зельда стояла перед ней, остро чувствуя, что здесь сейчас совершается нечто необычное, и смущенно поглядывала то на незнакомку, то на отца. Ей было стыдно стоять такой оборванной и грязной перед этой тщательно одетой дамой. Передник у нее был весь в жирных пятнах и дырах, рукава платья засучены до локтя, руки черны, так как она только что чистила картошку. Зельда и не подозревала, как она была очаровательна даже в этом виде. Растрепавшиеся каштановые волосы светлым ореолом обрамляли разгоревшееся от смущения личико. Глаза, широко раскрытые, удивленные, словно спрашивали о чем-то. Черный бархат бровей подчеркивал белизну лба.

— Зельда, это сестра твоей матери, тетя Мэри, — объяснил, наконец, отец. Зельда с еще большей тревогой уставилась на тетку.

— Дорогая моя!.. — сказала та и протянула к ней руки. Зельда охотно позволила поцеловать себя и в свою очередь коснулась губами холодной, шершавой щеки.

Так произошло знакомство Зельды и тети Мэри, и вряд ли впоследствии им удалось узнать друг друга больше, почувствовать друг к другу хотя бы половину той симпатии, что при их первой встрече.

Тетка Зельды была второй женой Кейлеба Бэрджесса. Он женился на ней спустя десять лет после смерти первой жены. Тете Мэри было тридцать лет, ее супругу — за пятьдесят. Когда Зельда появилась в их доме, они были женаты уже пятнадцать лет.

Кейлеб Бэрджесс был высокий, тяжеловесный, молчаливый человек. Черная борода, прикрывавшая нижнюю часть лица и спускавшаяся ему на грудь, делала его похожим на какого-нибудь главу мормонов. Он был в полном смысле этого слова господином в своем доме. Всем распоряжался самолично и внушал всем подобострастный трепет. Он редко улыбался, еще реже разговаривал, обходясь короткими приказаниями. Режим в доме устанавливался дядей Кейлебом, блюда выбирались им. Он ходил по дому молча, тяжело ступая и зорко приглядываясь ко всему.

Как уже говорилось, дом на Сакраменто-стрит был домом людей состоятельных; здесь было все, что полагалось в таких случаях: сад, два этажа, мезонин, окна с выступами, украшения на карнизах, портик над главным входом. Извне все внушительно и респектабельно, внутри — торжественно и мрачно. Темные обои, малиновые занавеси, большие зеркала в черных рамах, хмурый колорит картин, статуэтки крестоносцев в доспехах, высокие книжные шкафы, тяжелые портьеры на дверях и окнах, — все создавало атмосферу чопорности и гнетущей тоски.