Барбара Картленд: Скверный маркиз

А теперь вот Сара умерла, больше она не скажет ни слова… Несколько недель перед тем она провела в больнице деревушки Борли, где за ней был надлежащий уход — больничку эту устроил в деревне сам доктор, и была она совсем небольшой, почти домашней, так что Орелия, часто навещая там Сару, не чувствовала себя виноватой за то, что эти заботы с ней разделили женщины из деревни, помогавшие доктору, — чтобы отблагодарить одну из них, особенно внимательную к Саре в эти скорбные дни, Орелия и зашла в тот злополучный коттедж, на ступенях которого ее так неожиданно для нее подловили эти двое разогретых спиртным и охотой друзей.

Умер и дядя Артур. Умер он на рассвете, держа ее за руку, а перед тем говорил — долго и много, но при этом речь его была только о тех, кто умер уже давно, о своей дорогой жене, которую он очень любил и после ее смерти так и не женился, или о незнакомых ей людях. Когда дядя заговорил о ее отце, Орелия поняла, как глубоко он любил своего умершего от неизвестной болезни брата, но были и другие родственники, которых он знал еще мальчиком, но которые для нее оставались лишь именами.

Незадолго до того, как испустить свой последний вздох, он вдруг позвал свою дочь:

— Кэролайн, где Кэролайн? Я хочу увидеться с Кэролайн!.. Приведите ее!

— Это невозможно сейчас… Она далеко, дядя Артур.

— Где моя милая девочка Кэролайн?

— Она… за пределами Англии, на континенте…

— Но как же так… Мне осталось жить совсем немного, а я не увижу мою милую Кэролайн?

— Она бы непременно была сейчас рядом с вами, если бы знала о вашей болезни! Но у меня до сих пор нет ее адреса, чтобы сообщить ей грустные новости…

— Моя Кэролайн где-то в другой стране! Ах, Кэролайн… Все время она где-то носится — не сидится ей дома, и всегда у нее какие-то неприятности… О, ты должна помогать ей, Орелия, моя разумная девочка…

— Боюсь, она не станет слушать моих советов, дядя Артур! Вы же так хорошо ее знаете!

— Нет, станет! Обязательно станет, она должна их слушать! — настойчиво внушал ей дядюшка свою волю. Голос у него был уже совсем слабый, но в нем звучала такая отчаянная настойчивость, словно это не был его последний наказ, а он готовился самолично проконтролировать указание. — И она должна всегда тебя слушаться! Твое воздействие на нее было всегда… благотворным… да… очень… Она менялась в лучшую сторону! Оставайся же с ней… не отпускай ее от себя… не дай ей оступиться… обещай мне!

— Обещаю, что постараюсь сделать все, как вы хотите, мой дорогой дядя Артур! — Орелия стояла на коленях возле кровати и вслушивалась в слова умирающего — голос его слабел с каждой минутой.

— Нет, ты обещай мне, что сделаешь все, о чем я тебя прошу! Иначе моей душе не будет спокойствия на том свете… Это моя последняя просьба!

— Обещаю, что сделаю, чего бы мне это ни стоило, дядя Артур!.. — прижав руки к груди в молитвенном жесте, отвечала ему Орелия, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Вскоре его не стало…

Однако она не совсем ясно представляла себе, в чем суть ее обещания, которое она так пылко дала сейчас близкому ей человеку, расстающемуся с земной жизнью. Правда, у нее возникло такое чувство, будто она дала умирающему какую-то особую клятву — и что все это очень и очень важно, причем для нее же самой!

И ей показалось немного странным, что последние ясные мысли и слова дяди Артура были о Кэролайн. Впрочем, скорее всего, он просто таил глубоко в себе те эмоции, какие испытывал к родной дочери, жизнь и поступки которой, когда она повзрослела, он очень не одобрял и не скрывал этого. Просто ему было невыносимо больно говорить о ней, и он не говорил, поняла вдруг Орелия… Да, да, вот поэтому-то последние несколько лет Кэролайн с виду очень мало значила для него! — иногда Орелия даже всерьез начинала думать, что он совсем позабыл о ней, поскольку почти вовсе переставал вспоминать вслух о дочери и скорее к ней, Орелии, своей племяннице, относился как к единственно родной дочке — так много у них было общего, что равно привлекало обоих: книги, живопись, музыка, архитекрура, история… Дядя Артур глубоко интересовался античностью, цитировал ей древних авторов, писавших трагедии на сюжеты из мифологии, и события и персонажи, которым были посвящены эти родившиеся как плод человеческих размышлений много веков назад драматические творения, значили для Орелии куда больше, нежели материальные блага ее собственной жизни в поместье Морден. От дяди Артура Орелия узнала и о творцах более поздних времен, например, о знаменитом Шекспире и о его легендарном театре «Глобус» — и особенно ее потрясла даже не трагедия бедных Ромео и Джульетты, ставших жертвами семейной вражды, а леденящая душу история о короле Лире и о его дочерях — о том, что стало с ними со всеми… Как же была ей близка Корделия! — глубоко чувствующая, молчаливая, не падкая на цветистость слов и пышность признаний! Орелия всегда носила в душе этот образ. Он был ей близок. Ей не нужно было шумное общество, она питала свое воображение литературой, искусством. Кэролайн же не способна была примириться с бедностью, отсутствием новомодных удобств и развлечений в Мордене. Она была так прекрасна, так весела и всегда так непоседлива, так жаждала увеселений и удовольствий светской жизни, что удивляться ее почти постоянному отсутствию дома им не приходилось. Однако теперь, когда дядя Артур отошел в мир иной и взирает на них с небес, Орелия должна была связаться с сестрой и дать знать, что той надлежит как можно скорее приехать домой и заявить права на скромное наследство, завещанное отцом.