Нед почти подошел к двери, когда Мартин крикнул ему вдогонку звенящим от раздражения голосом:
— Скажи моей сестре, что я хочу, чтобы она оделась и сразу же спустилась сюда.
Нед резко обернулся, от удивления позабыв про свой ревматизм.
— Но она крепко спит, — пробормотал слуга. — Она уже давно легла.
— Тогда разбуди ее, — прорычал Мартин. — Я хочу, чтобы сестра была здесь через пятнадцать минут, иначе я поднимусь и сам приведу ее.
Нед был не из тех, кто рискует своей шкурой ради другого, но предпринял последнюю попытку защитить хозяйку.
— Вы же знаете, она не спустится, раз у вас гости.
— Даю тебе пятнадцать минут, чтобы привести ее сюда, а не то натравлю на тебя собаку, — пригрозил Мартин.
Мартин понял, что Кейт отказалась покинуть спальню, как только Нед просунул голову в дверь, но сам не стал входить.
— Мисс Кейт говорит, что она не спустится ни в платье, ни в какой другой одежде, — торопливо сообщил он. — Она говорит, чтобы вы послали за проститутками из таверны, если вам нужно женское общество.
Нед успел захлопнуть дверь, прежде чем в нее врезалась пустая бутылка из-под бренди и разбилась вдребезги, усеяв выложенный каменными плитами пол острыми осколками стекла.
Мартин увидел, что уголки губ Бретта дрогнули, и ярость вскипела в нем, как лава после извержения вулкана. Этот ненавистный человек унизил его за карточным столом и лишил всей собственности, а теперь он еще и насмехается. Такого его воспаленный мозг уже не мог вынести, и он поднялся на ноги, почти ничего не видя перед собой из-за красной пелены, застилавшей глаза.
— Ах ты проклятый, никчемный сукин сын! — взвыл он, обращаясь к слуге, и, шатаясь, двинулся к двери. Но дряхлая фигура Неда уже скрылась в сводчатом проходе в конце громадного коридора. — Я переломаю каждую косточку твоего червивого тела, если моя сестра не спустится через пять минут! — прокричал Мартин вслед глухому эху удаляющихся шагов Неда, после чего потопал обратно в комнату, выхватил бутылку бренди из рук Федерса, поднес ее к губам и, запрокинув голову, жадно хлебнул содержимого.
Бретт с отвращением посмотрел на него, а Питер обиженно произнес:
— Право, старина, так не делается. Я с превеликим удовольствием отдал бы тебе всю бутылку, если бы знал, что она тебе нужна. Не знал, что от воплей просыпается такая жажда.
Мартин с размаху поставил бутылку на стол, вытянул огромную ручищу и схватил Питера за шейный платок.
— Закрой рот, пустомеля! — прорычал он. — Если ты не замолчишь хоть на пять минут, то я как пить дать повешу тебя на гвозде за твой щегольской платок.
Хватая ртом воздух, Питер извивался, пытаясь высвободиться, но он был слишком пьян, а Мартин слишком силен.
— Я сочувствую тебе, — раздался ледяной, жесткий голос Бретта, — но не думаю, что существует необходимость в столь крайних мерах. — Он уставился на Мартина со все возрастающей неприязнью. — И мне не хотелось бы, чтобы ты плохо обращался с беднягой Федерсом. Он последний представитель своего рода, и его семья все еще возлагает на него кое-какие надежды.
Из глаз Бретта исчезло веселье, тело его напряглось, словно изготовившись для прыжка.
— Он и так безмозглый осел, — задохнулся Мартин, разъяренный вмешательством Бретта.
— Возможно, но это не твой осел. Уверен, ты можешь обойтись без членовредительства, пусть себе сидит в своем кресле. Не думаю, что ему там будет очень уютно, но он наверняка почувствует себя лучше, если сможет дышать.
Сопротивление Федерса становилось все неистовее, и Бретт продолжал пристально смотреть на Мартина с видом человека, привыкшего, чтобы его приказы исполнялись. Мартин заколебался и отпустил Федерса, задыхаясь от ярости, и этот смущенный джентльмен поковылял от греха подальше обратно к своему креслу.
— Я не собирался причинять вред этому молокососу, — прорычал Мартин. — Я хочу добраться до своей паршивки сестры. Шлюхи из таверны — надо же, как она заговорила! Я заставлю ее спуститься, даже если мне придется тащить ее за волосы полураздетую и слушать, как она визжит всю дорогу.
— Не представляю, как я переживу расставание с этой увлекательной мелодрамой, — нараспев произнес Эдвард полным разочарования голосом, — но пойду-ка я спать. Спрашивается: зачем я сюда пришел? Какой бы ни была причина, веской ее не назовешь. Я определенно чувствую себя так, словно вывалялся в грязи.
Последние слова были настолько пропитаны презрением, что пробили бы шкуру куда толще, чем у Мартина, и тот внутренне содрогнулся.
Читать дальше