Миранда Невилл - Рассудку вопреки

Так, значит, все-таки спящая нимфа. Неплохая игра.

Обхватив руками ее щиколотки, Блейк медленно развел ноги герцогини в стороны и склонился поцеловать изящный подъем, потом, слегка подталкивая головой пышные юбки, провел губами по внутренней стороне голени.

Сладкий головокружительный аромат женщины подвиг его продолжить свое исследование. Возможно, сейчас он был не в состоянии завершить начатое, но попробовать стоило. И он точно знал, что дама оценит его внимание. Тихонько хихикнув, Блейк решительно приподнял юбки и нырнул под многослойный шелковый навес. Нежная кожа бедер касалась его щеки, и ее ароматный жар стал зовом боевой трубы для его естества. Похоже, сегодня вечером прекрасная герцогиня получит двойную порцию удовольствия.

Она пошевелилась и вытянула ноги, словно выходя из сонного состояния. В тот же миг Блейкни услышал, как поворачивается ручка двери, и сразу же вспомнил о существовании старого друга. Черт побери Лэма. Он явился слишком рано.

— Что? — Вопрос был задан голосом, в котором смешались сонливость и замешательство, затем раздался короткий сдавленный крик. На его голову через юбки посыпались удары, и Блейк поспешно отстранился.

Опустившись на колено, он поднял голову и увидел перед собой разъяренное лицо мисс Минервы Монтроуз.

— Что вы делаете? — воскликнула она. Она лежала перед ним с бесстыдно задранными до самых колен юбками.

У Блейка слова застряли в горле, и он лишь беспомощно разевал рот. Так несколько долгих секунд они с ужасом смотрели друг на друга. Затем оба одновременно повернулись к двери.

В библиотеку вошла процессия, которая сделала бы честь предланчевому дефиле в Гайд-парке.

Его мать, герцогиня Хэмптон.

Лорд Айверли, его кузен, пожизненный враг и к тому же зять Минервы.

Леди Чейз и миссис Комптон, лучшие подруги Дианы — нынешней супруги Себастьяна и бывшей невесты Блейка.

Совершенно ошарашенный Джеймс Лэмтон.

Явно забавлявшаяся ситуацией герцогиня Летбридж.

И в довершение всего — леди Джорджиана Харвилл, самая известная сплетница Лондона.

Блейкни вошел в кабинет отца и остановился перед темным резным столом. Герцог встал при его появлении, но не сделал ни шага навстречу. Примерно в течение века этот кабинет, размерами превосходивший библиотеку, служил местом приема людей, обладавших хоть какой-то властью в Англии. В числе таких посетителей случались и монархи, как бывшие, так и будущие. Великолепная обстановка кабинета на памяти Блейка не менялась никогда. Она свидетельствовала о незыблемости могущества семейства Вандерлинов, с тех пор как первый герцог построил особняк на Пиккадилли. Нынешнему, четвертому герцогу слишком часто доводилось принимать в этом кабинете своего сына, и, как правило, для того, чтобы в очередной раз напомнить отпрыску о его несоответствии положению будущего главы влиятельного семейства. Многие приятели Блейка, похваляясь своими детскими проказами, вспоминали, как потом отцы охаживали их розгами, но герцог ни разу даже пальцем не тронул Блейка. Он вообще никогда к нему не прикасался, не важно, движимый гневом или любовью. Блейк порой думал, что предпочел бы вынести хорошую порку вместо бесконечных язвительных выговоров.

— Среди тех отвратительных проступков, которые ты совершил за свою жизнь, этот самый ужасный.

Тон герцога Хэмптона был таким же сухим и бесцветным, как и его лицо, бледное от бесконечных политических интриг, задумываемых и осуществляемых в тиши этого величественного кабинета.

— Ты проявил отвратительную распущенность в отношении добродетельной молодой леди. Несмотря на все совершенные тобой глупости, я все же не представлял, что ты настолько развращен.

Блейк не мог не согласиться со словами отца, но от этого насмешливое презрение герцога ощущалось не менее болезненно. Отец умел найти такие слова, что от боли и обиды Блейк готов был провалиться сквозь землю, тем более когда обвинения оказывались заслуженными. Сейчас он чувствовал себя самым последним ничтожеством.

— Я был пьян.

Хмель все еще метался в его голове, хотя Блейкни никогда не чувствовал себя более трезвым.

— Этот факт служит единственным твоим оправданием, хотя и весьма жалким. Когда ты решил провести два года за пределами Лондона, я предположил, что ты наконец вырос из детских штанишек и пришел к осознанию своей будущей ответственности. К сожалению, я ошибся, и этот факт меня крайне разочаровывает.