Уилла Кэсер: Погибшая леди

— Мэри, принесите бренди, возьмите в шкафу. Джордж, позвони доктору Деннисону, пусть сейчас же едет к нам. А вы, мальчики, ступайте-ка на переднюю веранду и тихонько там ждите. Здесь вас чересчур много.

Она опустилась на колени перед кроватью, стараясь сквозь сомкнутые бескровные губы влить Нилу в рот бренди. Мальчики послушно ушли, только Айви Петерс остался в гостиной у самых дверей спальни. Он стоял, скрестив руки на груди, и дерзким немигающим взглядом обозревал комнату.

Миссис Форрестер оглянулась и посмотрела на него.

— Пожалуйста, выйди на веранду. Ты постарше других, так что в случае чего я тебя позову.

Айви чертыхнулся в душе, но пришлось покориться. Ее вежливая властность не допускала возражений. «Корчит из себя королеву», — подумал он. А он-то как раз собрался расположиться в самом большом кожаном кресле, закинуть ногу на ногу и вообразить, будто он тут хозяин, так нет — изволь убираться на веранду; ее тихий, мягкий голос подействовал на него убедительнее, чем пинок какого-нибудь городского задиры.

Нил открыл глаза и с удивлением оглядел большую полутемную комнату, заставленную громоздкой старомодной мебелью. Он лежал на белой постели, подушки под головой были в наволочках, обшитых оборками, а рядом на коленях стояла миссис Форрестер и смачивала ему лоб одеколоном. За ней он увидел кухарку Мэри, державшую таз с водой.

— Ой! Рука! — пробормотал Нил, и на лице у него выступила испарина.

— Да, милый, боюсь, рука сломана. Не двигайся. Через несколько минут приедет доктор Деннисон. Болит не так уж сильно, правда?

— Нет, ничего, — еле слышно отозвался Нил.

Рука болела, но, несмотря на слабость, его охватил блаженный покой. В комнате царил полумрак, было прохладно и тихо. У них же дома, когда кто-нибудь заболевал, жизнь становилась невыносимой. А какие нежные пальцы у миссис Форрестер и какая она красивая! Нилу была видна ее белая шея в обрамлении кружев, на ней учащенно билась жилка. Вдруг миссис Форрестер встала, чтобы снять сверкающие кольца — раньше она об этом не подумала, — быстрым движением, словно стряхивая воду с рук, она сняла их и опустила на широкую ладонь Мэри.

Мальчик размышлял, доведется ли ему еще когда-нибудь попасть в такую красивую комнату. Окна в ней доходили почти до самого пола, словно двери, сквозь закрытые зеленые ставни пробивались солнечные лучи, они играли на натертом до блеска полу и на серебряных безделушках, стоявших на туалетном столике. Толстые, как канаты, шнуры подхватывали раздвинутые тяжелые портьеры. Умывальник с мраморным верхом был величиной с буфет. Массивную мебель орехового дерева украшали инкрустации из дерева более светлых тонов. Эта отделка заинтересовала Нила — он сам любил работать лобзиком.

— Смотрите, Мэри, он уже лучше выглядит, правда? — миссис Форрестер взъерошила черные волосы Нила и легко коснулась губами его лба. Ах, до чего же приятно от нее пахло!

— По-моему, едут! Это доктор Деннисон. Пойдите, Мэри, встретьте его.

Доктор Деннисон наложил Нилу повязку на руку и отвез его домой в своей коляске. Возвращаться к себе Нилу не слишком хотелось — он жил в ветхом домишке на самой окраине, дальше начиналась прерия. Там селились люди, не имевшие в городе никакого веса. Не будь Нил племянником судьи Помроя, миссис Форрестер обращала бы на него не больше внимания, чем на других городских мальчишек, разве что кивнула бы весело головой, проходя мимо. Отец Нила был вдовцом, по дому ему помогала бедная родственница — старая дева из Кентукки, и Нил часто думал, что хуже нее хозяйку вряд ли найдешь. У них постоянно шла стирка, и в расставленных по всему дому тазах мокло белье разной степени недостиранности; постели вечно «проветривались» чуть ли не до вечера, когда кузина Сэди вдруг спохватывалась, что пора бы их застелить. После завтрака кузина любила читать отчеты о судебных процессах над убийцами или листать затрепанный номер какого-нибудь журнала. Сэди была добрая душа и всегда спешила на помощь соседям, но Нил терпеть не мог, когда кто-то приходил к ним в гости. Отца почти никогда не было дома. Все дни он проводил у себя в конторе — вел реестр земельных владений округа и оформлял займы фермерам. Потеряв собственное состояние, он занимался тем, что вкладывал деньги других людей в акции разных компаний. Отец Нила был еще молод и красив, с мягким, покладистым характером и хорошими манерами, но мальчику казалось, что на всех членах их семьи лежит печать неудачи, им всегда не везет. Поэтому его влекло к брату матери — седоусому и осанистому судье Помрою. Судья вел дела капитана и был на дружеской ноге со всеми известными людьми, навещавшими дом Форрестеров. От матери Нил унаследовал независимый гордый нрав — она умерла, когда ему едва минуло пять лет. Мать терпеть не могла Запад и часто высокомерно заявляла соседям, что не представляет себе жизни нигде, кроме как в округе Файет, штат Кентукки, и что в Суит-Уотер их семья приехала только за тем, чтобы вложить деньги в акции и, как говорится, «иметь на каждой кроне фунт» [1] Крона — английская монета достоинством в пять шиллингов, фунт равен двадцати шиллингам, то есть четырем кронам. Здесь и далее примечания переводчиков. . Одной этой фразой она, бедняжка, и запомнилась здешним жителям.