Александр Дюма: Подвенечное платье

Поручик взял документ и вышел, не сказав ни слова.

— Теперь, — произнесла баронесса, — можем ли мы узнать ваше имя, чтобы молить Бога за нашего избавителя?

— О, сударыня, — ответил офицер, — к счастью, мое имя не на слуху. Я уже говорил вам, что был управляющим у герцогини де Лорж. Ее дочь воспитывала английская гувернантка, на которой я и женился. Моя супруга уехала вместе с герцогиней за границу, взяв с собой нашего десятилетнего сына. Теперь они в Англии, в Лондоне, и если вы, как я полагаю, едете туда же, то…

— Да, мы едем в Лондон, — ответила баронесса.

— То я могу дать вам адрес герцогини, которую, впрочем, вы всегда найдете у ее королевского высочества графини д’Артуа… Она живет на улице Регент-стрит, в доме номер четырнадцать.

— Благодарим вас… Может, у вас есть какое-нибудь поручение к нам?

— Я попрошу вас сказать герцогине, что я имел счастье оказать вам небольшую услугу и что переберусь в Лондон, как только переправлю все оставшееся имущество госпожи в Англию.

— О, будьте уверены, я передам все в точности, как вы сказали. Но вы так до сих пор и не назвали нам своего имени.

— Вы увидите мою подпись на паспорте… Я желаю, чтобы она покровительствовала вам, когда меня уже не будет рядом…

В эту минуту вернулся поручик и принес новый документ, оставив старый у мэра.

— Садись и пиши! — приказал офицер молодому человеку.

Поручик принялся за дело. Когда же пришло время вписывать имена путников, он поднял голову в ожидании дальнейших приказаний.

— Как зовут твоего мужа, гражданка? — обратился офицер к баронессе. — И сколько ему лет?

— Его имя Пьер Дюран, ему тридцать шесть лет.

— Назови имя и возраст твоей матери.

— Жервеза Арну, сорок пять лет.

— Теперь назовись сама.

— Я — Катерина Пайо, мне двадцать пять лет.

— Как зовут твою дочь?

— Цецилия, ей четыре года.

— Хорошо! — сказал офицер. — Сколько ты истратил на паспорт, Жозеф?

— Сорок су, — ответил поручик.

Маркиза вынула из кармана двойной луидор.

— Матушка, матушка, — прошептала баронесса. — Вы забываетесь!

Она остановила руку матери, отсчитала ровно сорок су и передала их поручику. Юноша взял деньги, поклонился и вышел. Офицер тем временем поставил нужную отметку в паспорте и, подавая его баронессе, сказал:

— Теперь вы спокойно можете продолжать свой путь.

— За такие услуги платят только вечной благодарностью. Поверьте, это чувство до самой смерти будет жить во мне и в моей дочери! — пообещала баронесса.

Маркиза с достоинством поклонилась офицеру, а малютка Цецилия послала своей крохотной ручкой воздушный поцелуй.

Все трое вновь устроились в телеге. Пьер Дюран занял место возницы и пустил лошадь рысцой.

— Как же зовут этого благородного человека? — спросила немного погодя маркиза.

— Луи Дюваль! — сказала баронесса, первой заботой которой было прочесть на паспорте имя своего спасителя.

— Луи Дюваль… — повторила маркиза. — Однако же не все они якобинцы и убийцы.

При последнем слове на глаза баронессы навернулись слезы, которые маленькая Цецилия высушила своими поцелуями.

Скажем теперь несколько слов о тех двух путницах и ребенке, которых спас благородный офицер.

Дама постарше была не кем иным, как маркизой де ла Рош-Берто, урожденной Шемилье. Благодаря своим родственным связям и высокому происхождению она слыла одной из самых знатных особ во всем королевстве.

Молодая женщина, называвшая себя Катериной Пайо, была дочерью маркизы — баронессой Марсильи.

Ребенка, как мы уже говорили, звали Цецилией, о ней-то и будет наш роман. Но обо всем по порядку…

Муж баронессы, барон Марсильи, восемь лет служил офицером в королевской гвардии, сама же госпожа Марсильи уже пять лет была фрейлиной королевы. Супруги остались верны законным правителям Франции, хотя могли последовать примеру большинства придворных и покинуть страну в 1791 — 1792 годах. Однако барон считал своим святым долгом служить королю и, если бы это потребовалось, был готов умереть за него. Баронесса даже не размышляла, она осталась при муже, который ее обожал, и при королеве, которая уважала ее.

Случилось так, что барон Марсильи, спасая короля, отдал за него свою жизнь. Горе баронессы было невыразимо, но оно не сломило ее сильного духа. Утешением ей служила мысль о том, что супруг ее умер, исполняя свой долг. К тому же она должна была жить ради дочери и матери.