Евгения Марлитт - Дама с рубинами

Маргарита вздрогнула, потому что Герберт как раз в эту минуту показался во дворе, быстро направляясь к пакгаузу, и приветливо поклонился ей. Варвара обернулась; ведро выскользнуло у нее из рук, и вода полилась по деревянному настилу бассейна. Старая кухарка, казалось, превратилась в соляной столб и не сводила глаз с «проклятого» окна, возле которого стояла настоящая живая девушка.

Маргарита отошла от окна и задернула занавеску. В комнате снова воцарился полумрак, бросавший на стену красноватый отблеск и оживлявший нарисованных на потолке играющих амуров.

Маргарита вышла в коридор и заперла комнату.

В пакгаузе между тем молодой наследник лампрехтского дома сидел на коленях своего старого дедушки у постели выздоравливающей старушки. Глаза стариков сияли счастьем, горе и заботы были теперь пережиты, и, несмотря на то, что на крышах висели ледяные сосульки и повсюду толстым слоем лежал снег, здесь в комнатах царила весна.

В главном здании буря этого чреватого событиями дня не улеглась так скоро. Советница заперлась в своей комнате и никого не пускала к себе. Слуги качали головой, удивляясь поведению старой барыни, вернувшейся наверх «сама не своя от злости»; она приказала передать сыну, чтобы он ужинал один и, обозвав попочку отвратительным крикуном, удалилась в спальню, где заперлась на задвижку.

Варвара тоже не думала, что ей придется пережить то, что принес ей этот день: сознание, что она — никуда не годная женщина, не заслуживающая даже того, чтобы на нее светило солнце. Она час тому назад пришла в ужас и рассказала тете Софии, что видела фрейлейн Гретхен «собственной персоной одну-одинешеньку» в проклятой комнате, но тут ее суеверие постигла ужасная кара. Со стороны тети Софии последовала ужаснейшая головомойка.

О, глупая, слепая старая баба! Она приняла милую Гретхен за женщину с рубинами, переполошила своим криком весь дом, причем «злющий из конторы» набросился на сестру и наговорил ей много-много нехорошего! Нет, она действительно была недостойна, чтобы Господь Бог позволил солнцу освещать ее, и она скорее откусит себе язык, чем скажет хотя бы одно слово про «нечисть» там, в коридоре. Она сидела на табуретке и горько плакала, закрывшись передником.

Между тем Маргарита и тетя София ходили взад и вперед по столовой. Молодая девушка обняла тетю и рассказывала ей о большой перемене в родном доме. В комнате было темно; горящая лампа была тотчас же унесена из комнаты; никому не нужно было видеть, что тетя плакала. Она очень редко разрешала себе эту слабость. Но разве не было ужасно, что человек целых девять лет жил рядом с нею, скрывая свои ужасные душевные мучения, а она, беспечная, радовалась жизни и не подозревала, что около нее разыгрывается такая драма! А ребенок, милый прелестный мальчик, никогда не переступал порога отцовского дома, не смел сесть за один стол с отцом. Сердце должно было переворачиваться у Балдуина от этого!

— Господи помилуй, чего только люди не делают! — сказала тетя София в заключение, вытирая последние следы слез со своего лица, — Господь создал их безоружными, мирными, но они точат свои языки, обращая их в ножи, заковывают свои сердца в железную броню, чтобы только никогда не наступил мир на земле.

Сегодняшняя буря не коснулась еще конторы. Молодой хозяин сидел за своими книгами и считал; ему и во сне не снилось, что его расчеты неверны, что в ближайшем будущем в дверь конторы постучится маленький мальчик, и ненавистный мальчик из пакгауза на законном основании потребует себе места и голоса.

Советница и на другой день не переставала сердиться; она не показывалась никому и только горничной разрешила входить в ее комнату. Герберт, вернувшись со службы, попросил разрешения войти, однако ему было сказано, что нервы барыни еще слишком потрясены и что она еще в течение нескольких дней нуждается в полном покое. Герберт пожал плечами и больше не делал попыток нарушить добровольное уединение своей матери.

После обеда он спустился в бельэтаж, приказал запрячь лошадь, так как собирался уехать.

Маргарита была одна в предназначенной для дедушки комнате и делала последние приготовления, чтобы придать ей уютный вид. К вечеру она должна была отправиться в карете в Дамбах, чтобы на следующее утро вернуться в город вместе с дедушкой.

Она уже видела сегодня Герберта; он рано утром был в пакгаузе, принес ей поклоны от маленького брата и стариков и сообщил, что вчерашнее нервное потрясение нисколько не повредило больной и что, по словам врача, она находится на пути к полному выздоровлению.