Патриция Хортон - Королевская страсть

— Взгляни на нее, дорогая. Она живое свидетельство нашей любви. Это наше будущее.

Бедняга! Возможно, уже тогда он предчувствовал близость своей смерти. Началась гражданская война, и он погиб, защищая короля. В восемнадцать лет Мэри стала вдовой. Это была не единственная потеря, которую ей пришлось пережить. Наследница обширнейших владений и огромного состояния, оцениваемого в 180 тысяч фунтов, она в мгновение ока оказалась почти нищей.

Барбара выросла в безрадостной атмосфере бедности. Она понимала, что мать не любит ее, и смутно чувствовала свою вину. Но в чем она виновата, ей никак не удавалось понять. Возможно, есть какая-то связь с потерянным наследством. Возможно, ее вина в том, что им приходится экономить свечи, без конца чинить и латать одежду, пока она не превратится в лохмотья. Денег вечно не хватало, и им приходилось считать каждый пенс.

Однажды она робко спросила у матери об этом, но та только хмыкнула:

— Что за глупые мысли, дитя! Как могла прийти тебе в голову такая фантазия? Во всем виноват проклятый Кромвель, сначала он отнял у короля жизнь, а потом обобрал нас.

Вид закружившейся в танце Барбары тотчас вызвал у Мэри головную боль, и она резко остановила дочь:

— Перестань, дитя. Тебе следует привести себя в порядок к ужину. У твоего отчима гость — Филип, лорд Честерфилд, и я надеюсь, ты предстанешь перед ним в достойном виде.

Барбара чуть не рассмеялась. Она была нежно привязана к отчиму, Чарлзу, графу Англзи, который приходился кузеном ее родному отцу, но симпатии к его друзьям не испытывала. Седовласые джентльмены бросали на нее такие откровенные взгляды, что у нее возникало желание смыть их с себя.

Барбара послушно поднялась в свою комнату переодеться. Взволнованная радостной новостью, она то и дело возвращалась мысленно к предстоящему путешествию. Все ее существо ликовало и пело: «Лондон! Лондон! Лондон!» Несмотря на презрение к седобородым лордам, она постаралась принарядиться. Теперь, когда ей предстояло выйти в большой мир Лондона, Барбаре захотелось проверить, как действует ее красота.

Она выбрала зеленый наряд, чтобы оттенить пылающие щеки, и перевила распущенные волосы лентой того же цвета. Тихонько напевая, она сбежала по каменным ступеням и вошла в зал. Родители вместе с гостем уже сидели за длинным столом. Барбара остановилась. У нее перехватило дыхание, а сердце ее взволнованно забилось под тонким муслином платья.

Стройный блондин поднялся из-за стола, чтобы приветствовать ее. Никогда прежде в мрачноватых стенах их усадьбы ей не доводилось видеть никого красивее этого человека. Он окинул ее небрежным оценивающим взглядом голубых глаз, и Барбаре пришлось призвать на помощь всю гордость древнего рода Вилльерсов, чтобы овладеть собой. Этот человек показался ей странно знакомым… как, впрочем, и собственное волнение. Вдруг она поняла, — и сердце ее забилось еще сильнее, — что именно этот человек был королем, пригрезившимся ей сегодня. Что это с ней? Разве можно грезить о человеке, которого никогда раньше не видела?

Как сквозь туман, она слышала, что отчим представил их друг другу:

— …Филип Станоп, граф Честерфилд.

Ноги не слушались Барбару, но ей удалось все же сделать реверанс. Граф коснулся ее руки.

— Милорд, — тихо произнесла она, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Как он высок! Глаза его сияют, как два сапфира, а лицо покрыто ровным загаром.

По счастью, родители приучили Барбару не разговаривать во время еды. Она с трудом глотала маленькие кусочки, пытаясь совладать с волнением, сжимающим горло. Барбара разглядывала графа сквозь густые черные ресницы. Ему было чуть за двадцать, но на правой щеке уже залегла морщинка. Ее пальцы невольно дрогнули; ей вдруг захотелось протянуть руку и разгладить морщинку.

Поначалу она не вникала в застольный разговор, но, уловив случайную фразу, поняла, что может узнать кое-что о покорившем ее незнакомце, и стала прислушиваться.