Джен Хадсон - Храбрая леди

Сахарная Энн сидела на сундуке в пустой передней; в одной руке она держала бутылочку с настойкой опия, в другой — бутылку бренди, пытаясь решить, какой выход ей избрать из нынешнего положения — забыться навсегда или на время.

Она не думала о письме, которое пришло недавно: знакомых в Новом Орлеане у нее не было, да и почерк на конверте оставил ее совершенно равнодушной. К тому же у нее полно других забот и переживаний, куда более важных, чем какое-то письмо.

Она знала, что возле дома ее караулит остроносый мужчина из агентства Пинкертона. Ну почему бы этим детективам не поверить ей? Не важно, что они нашли какой-то глупый документ в офисе Эдварда; она на самом деле не имела никакого понятия, где он сейчас. Абсолютно никакого.

Чей-то голос с заднего двора позвал ее.

— Здесь я, — ответила она, вставая и направляясь на зов.

Беатрис Ралстон, ее соседка и самая близкая подруга во всем Чикаго, вошла в переднюю.

— О, Энн, я только что вернулась из Коннектикута. Все забрали? Все вынесли?

— Все: дом, мебель, ну то, что не украл Эдвард. Мне остались несколько сундуков с одеждой и кое-какие личные подарки. — С рыданиями молодая женщина упала в объятия подруги. — О Беа, никогда в жизни я никому не радовалась так, как тебе сейчас. Милостивый Боже, я совершенно потеряна, одинока и просто не знаю, куда мне обратиться. Я превратилась в парию для друзей. Кажется, нет ни единой души, которая не считала бы меня сообщницей Эдварда, участницей его махинаций с акциями железной дороги. Они думают, что из-за меня потеряли свои деньги.

Сахарная Энн ожидала слов успокоения от подруги, но Беатрис, вместо того чтобы утешить ее, высвободилась из объятий.

— Я уверена, ты найдешь выход. Ты всегда отличалась находчивостью. Даже в школе-интернате ты выкручивалась из любой ситуации без всякой посторонней помощи. Разве у тебя нет родственников в Техасе или еще где-нибудь?

Прохладный тон Беатрис удивил Сахарную Энн.

— У меня есть двоюродная сестра в Галвестоне, но я ничего не слышала о ней уже много лет… Может быть, сейчас ее даже нет в живых. Я надеялась, что, возможно, ты…

— Боюсь, ты ожидаешь от меня чересчур многого. Уже тем, что сейчас прокралась к тебе, я бросила вызов Роберту. Ты не можешь ждать от меня помощи. Он запрещает мне иметь с тобой дело и даже разговаривать.

Сахарная Энн ошеломленно смотрела во все глаза на ту, которую считала своей истинной подругой.

— Запрещает?

Щеки Беатрис заалели, она отвела глаза.

— Надеюсь, Роберт не думает, что я участвовала в махинациях Эдварда?

Беатрис не ответила, и Сахарная Энн почувствовала, как сердце ее оборвалось.

— Или ты считаешь, что я обманула своих собственных друзей, обворовала вкладчиков?

— Что чувствуем мы с Робертом, не важно, не в этом дело. Роберт — президент банка, и он заявляет, что наша репутация должна быть безупречной. Очень многие люди полагают, что ты заодно с Эдвардом; по мнению Роберта, агентство Пинкертона подозревает…

— Роберт говорит! Роберт считает! А ты-то сама что думаешь?

Чем дольше Беатрис молчала, тем больше ярость охватывала Сахарную Энн.

— Разве ты не помнишь, что я была в бреду, лежала в постели с ужасной лихорадкой, а Эдвард, жалкий негодяй, за которого я, идиотка, вышла замуж, не только украл все мое наследство, но и очистил сейф, забрал шкатулку с драгоценностями, мои меха, картины, серебро — все, что только смог унести, и уехал среди ночи со своей любовницей? Чего он не забрал тогда, то теперь унесли кредиторы. У меня нет ничего, но я не виновата ни в чем, если только в том, что я самая большая дура из всех дур на свете.

Беатрис старательно изучала свои пальцы.

— Прости, — прошептала она, потом повернулась и исчезла из дома через задний вход, как и вошла.

Сахарная Энн внезапно поняла, что ее последняя надежда испарилась. Она цеплялась за соломинку, надеясь на возвращение Беатрис, в полной уверенности, что та поможет ей в столь тяжелые времена. Теперь она осознавала всю безнадежность своего положения и то, как относится к ней подруга сейчас, в момент, когда новость о растрате Эдварда дошла до нее из Чикаго. Беатрис уезжала из города в Коннектикут ухаживать за тяжелобольной матерью. Энн готова была поставить на последнюю пару шелковых чулок, что у матушки Беа не было ничего серьезнее насморка.

— Ты — жалкая трусиха! — вопила она вслед Беатрис. — Ты стыдишься, что была моей подругой!