Виктория Холт - Соперница королевы

Франческа получила аудиенцию, во время которой королева выразила ей свои соболезнования и отметила, что она понесла тяжелую утрату в лице Филиппа Сидни, после чего вышла замуж за предателя.

К моему удивлению, мне также была пожалована аудиенция.

И вот я опять предстала перед ней. Но в этот раз на коленях, умоляя сохранить жизнь моему сыну. Елизавета была одета в черное платье (траур по Эссексу? — спрашивала я себя), усыпанное, впрочем, жемчугом. Она держала голову высоко над богато украшенным кружевным воротником, а ее лицо на фоне слишком рыжих локонов парика казалось очень бледным.

Она протянула мне руку для поцелуя и произнесла:

— Леттис!

И мы взглянули друг на друга. Я пыталась взять себя в руки, но чувствовала, что мои глаза наполняются слезами.

— Бог ты мой! — вымолвила она. — Какой же глупец твой сын!

Я склонила голову.

— И он сам довел себя до этого, — продолжала она. — Я ему этого не желала.

— Мадам, он ни за что не поднял бы на вас руку.

— Вне всякого сомнения, он предоставил бы это право своим друзьям.

— Нет, нет, он вас любит.

Она покачала головой.

— Он всего лишь использовал меня для продвижения по службе. Впрочем, как и все они.

Она сделала знак, чтобы я встала с коленей, и я повиновалась со словами:

— Вы великая королева, Ваше Величество, и весь мир об этом знает.

Она внимательно посмотрела на меня и недовольным тоном заметила:

— Ты все еще сохранила остатки красоты. В молодости ты была очень хороша собой.

— Никто не мог сравниться с вами.

Как ни странно, я говорила вполне искренне. У нее было нечто большее, чем красота, и это нечто оставалось с ней и в старости.

— Корона способна украсить кого угодно, кузина.

— Но не все, кто ее носит, ее достойны. Мадам, вам она к лицу.

— Ты пришла просить меня пощадить их, — произнесла она. — Сначала я не хотела тебя видеть. Нам не о чем говорить.

— Я думала, мы могли бы утешить друг друга.

Она высокомерно посмотрела на меня, и я смело заявила:

— Мадам, он мой сын.

— И ты его очень любишь?

Я кивнула.

— Я не думала, что ты способна любить кого-нибудь кроме себя.

— Иногда мне и самой так казалось, но теперь я знаю, что это не так. Я люблю своего сына.

— В таком случае тебе, как и мне, следует подготовиться к тому, что он скоро нас покинет.

— И его ничто не может спасти?

Она покачала головой.

— Ты просишь за сына, — заметила она. — Не за мужа.

— Я прошу за них обоих, мадам.

— Ты не любишь этого молодого человека.

— Наша совместная жизнь была приятной.

— Я слышала, что ты предпочла его…

— Люди любят распускать слухи, мадам.

— Я никогда не верила в то, что ты могла предпочесть ему другого мужчину, — медленно произнесла она. — Если бы он сейчас был с нами… — она покачала головой, — все было бы совсем иначе.

Я подумала о Лестере, который давно умер. Я подумала о своем сыне, приговоренном к смерти. И я забыла обо всем, кроме необходимости спасти его.

Я опять бросилась на колени. Я чувствовала, что по моему лицу катятся слезы, но остановить их было выше моих сил.

— Вы не позволите ему умереть, — рыдала я. — Вы этого не допустите.

Она отвернулась от меня.

— Это дело зашло слишком далеко, — пробормотала она.

— Вы можете его спасти. О мадам, забудьте о нашей вражде. Она в прошлом, с ней покончено… ведь нам обеим осталось недолго жить.

Она поморщилась. Она, как и прежде, не выносила ссылок на ее возраст. Мне не следовало об этом забывать. Горе лишило меня здравого смысла.

— Как бы сильно вы ни ненавидели меня в прошлом, — продолжала я, — я умоляю вас забыть об этом. Он умер… наш возлюбленный Лестер… мертв, его не вернуть. Если бы он был сегодня здесь, он стоял бы на коленях рядом со мной.

— Замолчи! — вскричала она. — Как ты вообще смела сюда прийти… ты, Волчица! Ты заманила его в сети своими блудливыми штучками. Ты захватила лучшего мужчину в мире. Он попался на твою удочку… а теперь этот твой сын-мятежник не заслуживает ничего, кроме топора. А ты… ты еще смеешь приходить ко мне и просить меня помиловать предателя.

— Если вы позволите ему умереть, вы об этом никогда не забудете, — выкрикнула я, забыв об осторожности в последней отчаянной попытке спасти сына.

Некоторое время она молчала, и я видела, что ее проницательные желтые глаза блестят. Она была тронута. «Она его любит», — подумала я. Или любила когда-то.

Я пылко поцеловала ее руку, но она ее отняла, хотя и не резко, а почти нежно.