Барбара Картленд: Как вольный ветер

Снаружи камера выглядела не слишком внушительно, и, когда довольная девушка привезла ее домой, во Францию, отчим поначалу отнесся к приобретению иронически.

Однако, увидев первые снимки, он переменил отношение и даже позировал верхом на одной из своих любимых лошадей.

Но вскоре выяснилось, что таскать за собой громоздкий четырехфунтовый аппарат довольно тяжело и неудобно, и энтузиазм Вальды понемногу остыл. Не раз во время верховой прогулки красота сельских просторов так восхищала наездницу, что возникало горячее желание запечатлеть ее на пленке. Но скакать на лошади с камерой неудобно, закладывать же по возвращении коляску, чтобы вновь объехать понравившиеся места, тоже оказывалось чересчур хлопотно. И чаще всего замыслы эти оставались неосуществленными.

Тем не менее, специально на случай переноски, для камеры был заказан футляр из черной кожи с удобной ручкой, и Вальда не теряла надежды всерьез заняться фотопейзажами, мечтала сделать снимки живописных видов Прованса, провансальских крестьян, а затем представить свои работы на парижской выставке.

Своими честолюбивыми планами своенравная девушка не делилась ни с матерью, ни с приемным отцом, лелея сладкую мечту в потайных уголках сознания. И вот теперь у нее мелькнула мысль, что, если бы все же удалось добиться столь ощутимого успеха, старшие перестали бы относиться к ней, как к несмышленышу, не способному на значительные поступки. Быть может, тогда они бы по-другому взглянули и на ее стремление самой выбрать себе мужа?

И тут юная аристократка вспомнила, что в графских владениях как раз стоит цыганский табор.

Каждый раз, в одно и то же время года, в здешних местах гостили цыгане, делая передышку на своем пути в городок Сент-Мари-де-ля-Мер, где 24 мая праздновался день горячо почитаемой ими святой Сары.

Для Вальды же прибытие в имение цыган тоже каждый раз было праздником. И сами цыгане, и весь их пестрый быт, и своеобразный уклад жизни казались ей так привлекательны и живописны, что, взяв с собой няньку или гувернантку, девочка спешила нанести им визит. Как завороженная, глядела она во все глаза на странные походные домики на колесах, на экзотические наряды и смуглых, черноглазых цыганят.

Ежегодный цыганский фестиваль в Сент-Мари-де-ля-Мер, куда съезжались племена из разных мест, будил воображение многих провансальцев. Однако большинство людей относились к кочевникам настороженно и с подозрением. Графские арендаторы не раз жаловались, что после отъезда табора они то не досчитаются кур, то захворает от «дурного глаза» скотина.

И все же люди относились к цыганам не так уж плохо, даже с интересом. Молодые девушки бежали к цыганкам узнать судьбу по руке, получить «заговор на красоту», а то и приворотное зелье.

— Завтра же иду фотографировать цыган! — решила Вальда. — Вот это получатся снимки! Ах, если бы еще заснять церемонию в Сент-Мари-де-ля-Мер! Говорят, прибыв туда, цыганские паломники проводят всю ночь в молитвах в подземном святилище церкви Святой Сары. Они верят, что таким образом на них снисходит особая благодать. Какие изумительные снимки могли бы получиться! — мечтательно подумала девушка и вдруг застыла как вкопанная.

Ей пришла в голову одна идея. Идея столь необычная и потрясающая, что в первый момент ее трудно было осознать.

В замешательстве устремила Вальда взгляд на фотокамеру, потом поднялась, опять подошла к окну и окунулась в ласковую темноту. Безмолвная, бархатистая ночь обнимала весь мир.

— Так я и сделаю, — медленно и торжественно произнесла она, точно обращаясь к этой величественной тишине. — Я — дочь своего отца, а значит, не побоюсь. — Она умолкла, вслушиваясь в тишину, словно в надежде получить отклик на свой порыв.

Сначала казалось, что все вокруг безмолвствует, и вдруг откуда-то издалека донесся приглушенный крик ночной птицы.

Звук этот был Вальде не в диковинку — в окрестностях замка обитало много сов и филинов. Но теперь он обрел для нее совершенно новый, особый смысл. Он явился как послание свыше, как благословение.

— Песнь любви! — взволнованно воскликнула девушка. — Птицы теперь соединяются в пары, и это филин зовет свою подругу.

Да, на своем птичьем языке птица пела о любви. Она делала это вдохновенно, но своей воле, без принуждения. Она была свободна, и ответный крик также принадлежал свободному существу — дама сердца вольна была выбирать: откликнуться ей или хранить молчание.