Джудит Тарр - Дочь орла

Он вскочил и схватил ее за руку. Прежде чем она смогла освободиться, он втащил ее в комнату и, все еще держа ее за руку, улыбнулся Назиру. Мальчик был уже на ногах, явно не зная, кланяться ли и как низко.

Ему-то она могла помочь.

— Не стесняйся, — сказала она, — здесь я не прин-цесса.

Тогда он узнал ее: по тому, как краска залила его лицо, можно было понять, что он узнал в ней не только ее высочество, но и «служанку» у ворот.

— Конечно, принцесса, — сказал Исмаил со смехом, — но и друг, и родственница.

И это Назир мог бы понять, если бы хотел; Исмаил не выпускал ее руки и, подведя ее к креслу, на котором она всегда здесь сидела, он остался стоять возле нее.

Она знала, чего от нее ожидают. Она думала, что не сделает этого. Какое право имеет Исмаил быть так уверенным, что она это сделает?

Он ничего не предполагал. Он не просил даже взглядом. Он хотел, чтобы его сын видел, только и всего; чтобы знал правду. В их мире в этом не было ничего позорного.

Она сняла вуаль. Назир был слишком хорошо воспитан, чтобы откровенно уставиться на нее. Он не выглядел разочарованным. Он приветствовал ее очень изящно, сперва как принцессу, потом как родственницу.

— Моему отцу повезло, — сказал он.

— Я знаю это, — сказал Исмаил.

— Ты нам сообщал об этом, отец, — сказал Назир. — Мама довольна, что ты был счастлив в изгнании. — Он искренне улыбнулся Аспасии. — Она просила передать тебе, что рада будет увидеть тебя в Кордове, как возлюбленную ее достойного мужа.

— Жену, — поправил Исмаил, и в голосе его прозвучал металл.

Назир снова вспыхнул.

— Ох, конечно. Как же нет? Надеюсь, вы простите меня, госпожа, за то, что вчера я не упомянул об этом.

— Конечно, — ответила Аспасия. Она почувствовала гордость, что ей удалось сказать это так спокойно. — Я понимаю. Ты был занят поисками своего отца; ни о чем другом ты не мог думать.

— Именно так, моя госпожа. — Он был рад, что она так хорошо поняла его. — Он много писал о тебе. Какая ты образованная, какая изящная, какая красивая.

Она с удовольствием наблюдала, как Исмаил медленно заливается краской.

— Ох, — сказал его сын, — я заболтался. Прошу прощения, госпожа. Но я так счастлив, пойми. Я не в силах держать это в себе.

— Я понимаю, — сказала Аспасия, прежде чем Исмаил успел вмешаться. Он, наконец, выпустил ее руку. Она протянула ее Назиру. — Я рада видеть, что ты так рад.

— Он очарователен, — сказала Аспасия.

Он отправился осматривать город. Отчасти из вежливости, отчасти из любопытства. С ним пошел Рафик и старший сын Вильгельма, который немного знал арабский, чтобы уберечь их от неприятностей.

Исмаил не знал, сердиться или смеяться.

— Он невозможный юный идиот.

— А каким ты был в семнадцать лет?

— Он был еще грудной, — сказал Исмаил, — когда мне пришлось бежать из Кордовы. Пятнадцать лет. Невозможно поверить, что прошло столько времени.

— Да, — подтвердила Аспасия.

Наедине с ней, когда не надо было притворяться, он сел у ее ног и опустил голову ей на колени. Она размотала его тюрбан и гладила его волосы. В это лето он не стал брить голову, потому что ей это не нравилось, он только постригся покороче.

Она с изумлением увидела, что он плачет. Не тяжело, не горько. При этом он говорил:

— Он вошел, когда я лечил глаза Хедды. Ей уже лучше, и было бы еще лучше, если бы она не стирала сразу мазь, которую я кладу. Он вошел и смотрел на меня, а я его не узнавал, пока не увидел Рафика. Давным-давно он учил меня владеть саблей. Я тебе не рассказывал? Он глядел на меня, и я назвал его по имени. Он рыдал, как женщина. Но он не обнял меня, не прикоснулся ко мне, пока я не узнал, кто такой Назир. Это была, — сказал он дрогнувшим голосом, — очень мокрая встреча.

Она не могла удержаться от улыбки.

— Он рыдал у тебя на груди?

— А я у него. Мы не спали всю ночь. Мы встали еще до рассвета и вместе совершили первую молитву. — Он глубоко вздохнул, чтобы прийти в себя. — Аспасия, Аспасия, я свободен. Я могу вернуться домой.

Ее сердце сжалось именно так, как она ожидала. Но от того, что она этого ожидала, ей было не легче.

— Мой враг умер, — говорил он. — Его жена, которая меня так ненавидела, овдовев, посвятила себя добрым делам. Первым из которых, раз уж ее муж отправился в рай, было обращение к Главе Правоверных с просьбой простить меня. По своему милосердию он удовлетворил эту просьбу. Все имущество, которое принадлежало мне до изгнания, по-прежнему мое, и мое состояние увеличилось вчетверо: моя жена распоряжалась им очень разумно. Я богат, госпожа моя, и хотя и не принц, но достаточно знатен. Мой сын собирается жениться на внучке принца.