Дженет Робертс - Озорная леди

Как ей посчастливилось познакомиться с молодым Кристофером Хантингдоном, виконтом Кортли, и выкроить время для двух встреч с ним в саду, так и осталось для нее загадкой. Но это случилось. Он смотрел на девушку с трепетным восхищением, объяснился в любви, благоговейно поцеловал руку и поклялся скоро вернуться, чтобы забрать ее с собой. Он, разумеется, сделал ей предложение, и она согласилась, едва веря, что все это не сон.

Проходили долгие недели, в течение которых она с горечью думала, что он ее забыл. Затем пришло то невероятное, бесценное письмо вместе с деньгами. Он написал, что не может сам приехать и ей придется одной отправиться к нему. Присланные десять гиней были на дорогу. Мэри не колебалась ни минуты и сразу же написала ему, что едет.

Она была готова на все, на все, чтобы только оставить эту грубую, тяжелую работу, это неблагодарное занятие, которое уныло маячило перед ней как перспектива так бесцветно жить долгие годы до конца ее дней в этой семье. От нее все время что-то требовалось, ей всегда приказывали; была нужна не она сама, не теплота ее сердца и сообразительный ум, а только ее ловкие руки.

Быть любимой, думала она страстно, быть любимой! Никто ее не любил с тех пор, как умерли родители. Никто не любил, хотя ее сердце пылко желало этого и глаза нередко пощипывало от сдерживаемых слез. Она чувствовала себя опустошенной, хотя в жизни ее было полным-полно дел.

И вот Кристофер влюбился в нее. Его глаза сверкали, когда он смотрел на нее. Его руки трепетно касались ее, его поцелуй как жалом уколол ее маленькую, розовую, трудолюбивую руку. Он будет любить ее и защищать, даст ей настоящий дом. Замок? Ей было все равно, пусть даже в действительности оказалось бы, что это обычный деревенский дом. Только бы быть желанной, нужной, только бы тебя защищали и любили.

Экипаж вдруг резко остановился, послышалось протестующее ржание усталых лошадей. Кто-то открыл дверь и опустил раздвижные ступеньки. Окоченевшая, она с трудом выбралась и огляделась вокруг. Какая-то деревня с оштукатуренными и опрятно выглядевшими домами в черно-белую полоску. Двор гостиницы казался чистым и аккуратным; на услужливом, проворном хозяине был свежий синий фартук. Он подошел к девушке и помог вытащить ее видавшую виды дорожную сумку и саквояж.

— Куда, позвольте узнать, вы едете, мисс? — учтиво осведомился он, внимательно глядя на нее смышлеными, проницательными глазами.

— В замок Сент-Джон, сэр, — устало ответила Мэри. — Есть здесь кто-нибудь оттуда, кто встречает меня?

— Из замка? Никого из замка здесь нет, мисс. А вы именно сегодня должны были приехать?

— Да, и я написала об этом. Может быть, они не получили моего письма.

Он помолчал немного, размышляя.

— А, вот что можно сделать. Сегодня ближе к вечеру туда повезут продукты от мистера Джонса, бакалейщика. Вы можете поехать в этой повозке, если желаете.

«Только бы добраться туда к Кристоферу, только бы обрести покой, только бы кончилась неопределенность», — подумала она.

— Да, сэр, это было бы очень любезно с его стороны, а с вашей — любезно предложить это, — вежливо ответила она.

Он улыбнулся с высоты своего огромного роста и кивнул. Вскоре все уладилось, и через час бакалейщик заехал за ней и предоставил ей место в повозке рядом с собой. Было холодно, и шел дождь. Мэри плотнее укуталась в свой влажный плащ и с грустью подумала, что лучше б ей было вообще не ехать. Почему Кристофер не встретил ее? Почему не приехал сам? Может, он болен или ранен? Он так лихо ездит верхом, возможно, он сломал ногу (хотя в письме ни о чем таком не упоминалось). Может, и правда глупо было с ее стороны ехать вот так, когда еще ничего не известно?

«Но ведь я действительно была в отчаянии», — подумала она, представив себе еще год, месяц и даже один день в семье Эвертонов, где каждый ей приказывал, где невозможно выкроить минутку для себя, где она металась между кормлением малыша и занятиями со старшим мальчиком, между завязыванием лент старшей девочке (ужасной кривляке) для бала и стиркой белья, когда болела прачка. И всегда ее держали в стороне, прятали от общества.

Она ухватилась за первую же возможность уехать — и уехала, чуть ли не в панике, подобно ее шотландскому предку, сбежавшему из английского плена… Он перегрыз связывавшие его веревки, проскользнул мимо спящей стражи и уполз в горы — в снега и льды — босой, с кровоточащими ногами, и прятался, как зверь, два месяца, пока не прекратились поиски. В ее семье эту историю рассказывали с гордостью, много раз слышала она ее, удобно устроившись на коленях у отца.