Жаклин Брискин: Обитель любви

Мадам Дин противу местных традиций ежегодно проводила семь-восемь месяцев в Париже отдельно от мужа. Каждый год в мае полковник выезжал в Нью-Йорк встречать жену и дочь и вез их в Лос-Анджелес в личном вагоне одного из владельцев дороги, Коллиса П. Хантингтона. Безудержная любовь полковника к дочери делала его почти человеком. Мадам Дин и Амелия никогда не приглашали гостей в свой красивый особняк, который полковник выстроил на южной окраине города. И вообще члены этого семейства почти никогда не покидали своего роскошного сада.

Та неприязнь, которую люди продемонстрировали на кладбище Роздейл, вовсе не была местью полковнику за его мироедство при жизни. Погоню за деньгами лосанджелесцы, как и жители других областей страны, считали занятием вполне достойным. Большая толпа собралась на кладбище под палящими лучами солнца потому лишь, что всем хотелось проникнуть в тайну, которой была окружена смерть полковника.

Хендрик Ван Влит натянул поводья, и карета остановилась на Спринг-стрит в деловой части города. Бад и Три-Вэ, сидевшие сзади, спрыгнули на землю. Три-Вэ тут же влез на передок, протиснувшись рядом с матерью. От ее платья на жаре сильно пахло лавандой, саше с которой всегда лежало в платяном шкафу.

Хендрик передал поводья сыну.

— Держи крепче, — наказывал он. — Не дай Полли взмылиться. И не забудь про выбоину, когда будешь переезжать Форз. Скажи Хуану, чтобы дал Полли два ведра напиться.

Жара испортила настроение тучному голландцу, и он говорил мрачным приказным тоном.

Три-Вэ, состояние которого было не лучше, вздохнул:

— Хорошо, отец.

— Не забудь про выбоину. Я тебя знаю: замечтаешься, как всегда, и угодишь прямо в нее!

Плечи Три-Вэ под толстой тканью пиджака опустились еще ниже.

— Не забуду, отец.

Хендрик спустился на землю и на секунду замер, глядя на стоявшее прямо перед ним здание. В его двух просторных помещениях располагались магазин скобяных товаров Хендрика и бакалейная лавка его двоюродного брата Франца Ван Влита. На втором и третьем этажах находились офисы с большими стрельчатыми окнами, а самый верх украшали зубцы ложного фасада. В центре фасада было выбито:

Владение городским кварталом считалось критерием благополучия. Хендрик построил этот квартал, но позже был вынужден продать его. В прошлом году Бад устроил так, что отец смог его выкупить обратно. Свежевыкрашенная вывеска гласила:

Но, присмотревшись, под яркими зелеными буквами можно было различить слова:

Сколько бы Хендрик ни обновлял вывеску, старая надпись все равно проступала, словно призрак, напоминая о давнем неудачном начинании.

Хендрик оглянулся на часы, установленные над вывеской мануфактуры Ди Франко.

— Время, дружок, — сказал он.

Он чуть приподнял высокую шляпу, прощаясь с женой. Его лицо в ту минуту выражало гордость и любовь. Хороший вкус Хендрика был известен всему городу. Еще восемнадцатилетним пареньком он сумел разглядеть в высокой и бездетной вдове-испанке, которая была на четыре года его старше, великую женщину.

Незадолго перед этим он приехал в Лос-Анджелес и был обычным бедным клерком. И тем не менее упрямо принялся обхаживать вдову. С тех пор прошла уже четверть века, а Хендрик до сих пор удивлялся: и как это донья Эсперанца согласилась выйти за него замуж? Он всегда был с ней почтительно-вежлив. Даже в их большой супружеской постели.

— Так жарко, мистер Ван Влит, — сказала донья Эсперанца. — Почему бы вам сегодня не вернуться домой пораньше?

— Мужчина должен работать... мужчина должен работать. Но вы... — Пауза. — Прилягте, моя милая, отдохните.

— Я постараюсь, — кивнула она.

Обоим было хорошо известно, что она никогда не ложилась днем.

Три-Вэ коснулся поводьями широкой спины Полли, и железные колеса заскрипели по глине. Поднявшаяся желтая пыль облаком окутала экипаж. Песок забивался Три-Вэ в рот и в нос, в глаза. Новый костюм из черного сукна раздражал кожу, от жары он истекал потом. Но он был даже рад этому. Зуд и пот хоть немного отвлекали от переполнявшего его смятения.

— Тяжело, Три-Вэ? — Донья Эсперанца взглянула на сына. В ее карих глазах была озабоченность.

— И почему я не подошел к ним?

Она вздохнула.

— Бад подошел, — с горечью в голосе добавил Три-Вэ.

— Винсенте, Винсенте... — Наедине донья Эсперанца часто именовала его на испанский манер. Между прочим, своего старшего сына она никогда не называла Хендриком. — Бад уже мужчина.