Елена Арсеньева - Русская любовь Дюма

– …но выйдите в самую дальнюю залу, где никого почти и нет, кроме двух подагрических стариков, которые вспоминают свои подвиги во время Первой и Второй Пунических войн, а также двух знаменитых литераторов, отца и сына, и обратите внимание на сына… Вот он – ее властелин, ее обладатель, ее тайная страсть!

И он захохотал столь же радостно и тоже хлопнул курчавого человека по плечу – да так, что тот покачнулся.

Теперь они хохотали вместе, с нескрываемым удовольствием переглядываясь, ибо хотя этот отец и этот сын порой и ревновали один другого к славе, деньгам и успеху у женщин, они все же очень любили друг друга, особенно когда обоим везло у женщин, у издателей и у читателей. Сейчас они обожали друг друга, поскольку находились на пике своей славы… Хотя слава эта имела различный оттенок и привкус.

Старшего Александра Дюма весь читающий мир обожал за то, что он выволок старушку Клио [2]из той богадельни, где она до сего времени пребывала, подрумянил ее изморщиненный и поблекший лик, напоил шампанским собственного воображения, отчего бабуля кое-что из своих приключений подзабыла, а кое-чем вдруг – с пьяных-то очей! – начала безудержно и порой бесстыдно хвастать, приводя в полный восторг читателей бесчисленных романов Дюма-пэра, Дюма-отца.

Младший же Александр Дюма (его называли Дюма-фис – что значит Дюма-сын), которому разгульная безудержность папаши набила изрядную оскомину, сделался исследователем приключений не тела, а души – причем души, заблудшей на тропах сладострастия. Его роман «Дама с камелиями», посвященный жизни и смерти некой известной куртизанки, в данное время являлся одной из самых читаемых книг во Франции. Кроме того, Александр был снова влюблен, но теперешняя его подруга вселяла в него не уныние, как бедняжка Мари Дюплесси, умершая от чахотки и распутства, а такую радость, что он чувствовал себя победителем жизни и готов был поделиться своей радостью со всеми… В том числе с собственным отцом, этим неунывающим толстяком, который щедро расточал направо и налево свое сверкающее остроумие и прежде не единожды упрекал сына за отвратительный всякому истинному французу сплин (а хандра не была еще воспета Верленом по причине малолетства оного).

– Ну а теперь давай, покажи мне эту свою красавицу, а то, кажется, ее уж все видели, кроме меня, – сказал отец. – Половина Парижа сплетничает о твоем романе с какой-то русской, которая нигде не является иначе, как в жемчужных нитях несметной цены и невероятной длины.

– Ее ожерелье длиной семь метров, или около десяти аршин, если считать по-русски, – уточнил сын не без гордости. – Поскольку общеизвестно, что лучший способ сохранить мерцание жемчужин – это постоянно носить их как можно ближе к телу, моя возлюбленная теперь практически не снимает своей драгоценной нити!

– У вас с этой полусумасшедшей, что, и в самом деле – любовь? – прищурился отец.

– Почему же она полусумасшедшая, интересно знать? – поднял брови сын.

– Потому что влюбилась в тебя, а не в меня, – пожал плечами отец, словно говорил о том, что было само собой разумеющимся, и оба Дюма дружно расхохотались.

– Хорошо, я спрошу ее, хочет ли она с тобой познакомиться. Только немного подожди.

И сын ушел, а отец присел в кресло и закурил. В этом доме была отличная курительная комната, с большим выбором сигар, папирос, трубок и даже с парой массивных кальянов, на которые автор «Графа Монте-Кристо» поглядывал с уважением знатока.

Александр-старший взял отличную, очень сухую «гавану» и подумал, что это выражение: «Я спрошу ее, хочет ли она с тобой познакомиться», – очень характерно для Александра-младшего. Он как был подкаблучником, так и остается им… И, похоже, останется на всю жизнь. Женщины вечно вили из него веревки. И прежде всего – его мать, которая всегда восстанавливала Дюма-младшего против родного отца. Свинство с ее стороны, конечно… Однако Дюма-старший, со свойственным истинному писателю обыкновением видеть у всякой палки два конца, признал, что у Катрин Лабе – так звали мать его сына – были для этого свинства самые веские основания.

Едва обосновавшись в Париже, в доме на Итальянской площади, будущий творец «Трех мушкетеров», который решил покорить мир, сочиняя пьесы для театра, для начала покорил эту белокурую и белокожую, пухленькую и чувствительную белошвейку, которая на первых порах пыталась остудить его тем, что была на восемь лет старше его, а потом всячески старалась разубедить его в этом. По воскресеньям они гуляли в Медоне, в тамошнем лесу, и молодой провинциал из Вилле-Коттре, в жилах которого бурлила немалая толика жаркой крови чернокожей рабыни из Сан-Доминго, очень быстро соблазнил скромницу. Однако он не намеревался связывать с ней жизнь, мечтал остаться свободным навсегда, хотя и не желал терять родившегося вскоре сына, которого, само собой, тоже назвали Александром, а оттого, вместо вечно хворающей или занятой работой Катрин, за мальчиком приглядывали поочередно всевозможные Вирджини, Луизы, Белль, Мелани и прочие более или менее талантливые парижские актрисы, актриски, актрисочки и актрисульки, преимущественно из «Комеди Франсез». Но Александр-младший презирал отца за распутство, а когда в жизнь старшего вошла огненно-рыжая толстуха (и с каждым днем она, казалось, становилась все толще!) Ида Ферье, и вовсе чуть было не порвал с ним. Однако Катрин Лабе в конце концов отдала Господу свою добродетельную душу (ей-ей, Дюма-отец мог бы поклясться, что она хранила ему верность с того самого летнего вечера в Медоне, когда он задрал ей юбку!), и младший Дюма волей-неволей сдружился со старшим.