Сергей Степанов - Любовь и разлука. Опальная невеста

По пути к ним присоединились два сына Федоры – Иван и Александр Желябужские. Так решили наверху. Почему в Сибирь ссылали Желябужских, не повинных в ссоре с Салтыковыми, не ведал никто. Впрочем, любой, кто был вхож в Кремль, знал, что бесполезно гадать о причине решения, спущенного сверху. Почему так, а не этак – не объяснить и не понять. Может, старица Марфа случайно вспомнила о сыновьях Федоры и захотела ей особенно досадить. А может, и не было никакой причины, по которой внезапно переменилась судьба дворян.

Иван и Александр Желябужские нисколько не походили друг на друга, будто не были родными братьями. «Вестимо! – перемигивались соседи. – Думный дьяк дневал и ночевал на службе, вот и вышли сыновья не в отца, а в проезжего молодца». Злые языки возводили напраслину. Федора была верной супругой, но так уж Господь устроил, что все ее сыновья различались обликом и нравом. Покойный Федор был приземист и кряжист, как столетний дуб. Средний – Иван невысок и сухопар. Младший – Александр выше братьев на полголовы, в плечах широк, станом тонок. Федор при жизни слыл молчуном, Иван изводил всех поучениями, а Александр любил песни и веселые прибаутки. Федор Желябужский знал пристрастия младших братьев. Собираясь с посольством к крымскому хану, он составил духовную грамоту и завещал Ивану драгоценные индийские шахматы, а младшему Александру – кинжал дамасской стали, подарок персидского шаха Аббаса.

Иван, унаследовавший шахматы, наружность имел постную, словно угодник на потемневшей от времени иконе, но при сем был весьма искушен в земных заботах. В своей вотчине завел строгие порядки и с мужиков взыскивал неукоснительно. Александр, любимец матери, щеголял в тонкого сукна однорядках, к которым пристегивал шитый цветными нитями стоячий ворот, и опоясывался кованым серебряным поясом, на который нацепил кинжал в драгоценных ножнах, усыпанных бирюзой. Был он скор на расправу, но отходчив. Его мужики быстро смекнули, что дворянский сын сгоряча заедет в ухо, но на правеж под батоги не поставит. Почуяв слабину, крестьяне неисправно вносили оброк, отговариваясь недородом и неурожаем. Александр смеялся над собой: «У меня в имении один конь гнед, а шерсти на нем нет, передом сечет, а задом волочет. Восемь амбаров без задних стен, а в одном амбаре восемь полтей тараканьих да восемь стягов комарьих». Заслышав это, старший брат кривился и выговаривал младшему: «Алексашка, нашел чем хвалиться! Поместье у тебя невелико, но и не мало. Сотня душ – это сотня хребтов. Ежели их умеючи пошевелить плетью, будешь кататься аки сыр в масле».

Но поучения старшего брата пропадали втуне. Александр расстроил поместье и потихоньку от брата чувствительно пощипывал матерную задницу. Федора души не чаяла в младшем и покорно оплачивала его долги из задницы – вдовьей доли наследства, оставшегося после думного дьяка. Младший сын знавался с кабацкими ярыжками и проигрывал им деньги в зернь. Старушка даже рада была, что младший едет с ними в ссылку. По крайней мере будет на глазах.

Александр был холост, Иван – женат и ехал в ссылку вместе с женой. По-старинному жена дяди величалась вуйкой, а сама Марья приходилась дяде сестриной. Так ее всегда называл старший дядя Федор. Но младшие братья говорили проще – племянница. Марья тоже обращалась к жене брата по-простому – тетка. Хотя какой она была теткой! Возрастом чуть старше Марьи. Впрочем, из тетки-сверстницы не вышло закадычной подружки. На ее глупеньком размалеванном личике были написаны испуг и недоумение. Совсем недавно она хвалилась неслыханным счастьем иметь среди близкой родни невесту великого государя, как вдруг ей велели сопровождать опальную государыню в страшную сибирскую землю. Тетка дичилась Марьи и поглядывала на нее исподлобья. Слезы из ее накрашенных сурьмою глаз текли черными потоками по густо намазанным румянами щекам. Потом она часами прихорашивалась, изводя уйму притираний, и все это для того, чтобы опять зарыдать по пустячному поводу.

Сухой начетчик Иван превращался в ласкового теленка, когда заговаривал о своей любезной супруге. Он не находил слов, восхваляя ее истинные и мнимые достоинства.

– Полотен и холстов у нее на домашний обиход наделано, ино окрашено на летники, кафтаны и сарафаны. Рубашки красные, мужские и женские, и порты велит при себе кроить, а всякие остатки и обрезки камчатые и тафтяные, и пух, и оторочки, и новые, и ветхое – все у ней прибрано в мешочки, а остатки связаны и упрятаны. Как чего поделать ветхое или для нового не достало, все есть в запасе и на торгу не ищешь втридорога.