Барбара Картленд: Заблуждения юности

Петрина рассмеялась:

— А я не боюсь, если вы действительно так сделаете. Теперь, когда мы почти в Лондоне, я могу проделать остаток пути в дилижансе или почтовой карете.

— А когда вы попадете в Лондон, то где намерены остановиться?

— В гостинице.

— Ни в одной приличной гостинице вас не примут.

— Но я знаю одну, где мне можно остановиться, — возразила Петрина. — Руперт говорил Клэр, что он там жил некоторое время с одной «божьей коровкой», так что они, наверное, не откажут и мне.

«У виконта Кумба, наверное, не все дома, — сердито подумал граф, — если он ведет такие вольные разговоры с сестрой».

— Вы слышали о гостинице Гриффина рядом с Джермин-стрит?

Да, граф слышал об этой гостинице и знал, что обстановка там самая неподходящая для молодой одинокой женщины, особенно такой юной и неопытной, как Петрина.

— Я отвезу вас прямо к вашему опекуну! — заявил он твердо. — Я объясню ему, в каком вы трудном положении. Могу обещать, что он, по крайней мере, меня выслушает и, надеюсь, будет действовать разумно.

— Только в том случае, если вы сколько-нибудь важная персона, — помедлив, ответила Петрина. — И это, наверное, так, судя по вашим лошадям.

— А как зовут вашего опекуна?

Петрина ответила не сразу.

Граф догадывался, что она раздумывает: можно ему довериться или нет.

И так как она колебалась, он почувствовал, что теряет терпение.

— Проклятие! Я изо всех сил пытаюсь вам помочь, и любая другая девушка была бы мне за это благодарна!

— Я вам благодарна за то, что вы меня подвезли почти до Лондона, — медленно проговорила Петрина.

— Тогда почему вы не хотите мне довериться?

— Дело не в этом, просто мне кажется, что человек вашего возраста уже все забыл и не понимает молодых.

Граф обиженно выпятил нижнюю губу.

«Старый! — подумал он. — Это в тридцать три года!» По, наверное, восемнадцатилетнему созданию он и должен казаться старым. Эта мысль отчасти успокоила графа, и он взглянул на Петрину: в ее глазах была неприкрытая насмешка.

— Так вы меня нарочно поддели! — укорил он ее.

— Да, но вы всю дорогу держались так напыщенно и надменно, — пожаловалась она, — и говорили так снисходительно, словно у меня в голове солома. Могу вам доложить, что многие считают меня чрезвычайно умной и сообразительной.

— Но то, что вы хотите предпринять, совсем не свидетельствует об уме! — отрезал он.

— А я вас, кажется, задела за живое, — поддразнила она, — и просто в восторге от этого!

— Почему?

— А потому, наверное, что вы производите впечатление человека неуязвимого во всех отношениях, способного перенести любую житейскую бурю. Мне просто хочется забросать вас камнями — такой у вас вид!

— Вы уже сделали одну такую попытку, бросив в меня саквояж. Я бы сейчас, возможно, лежал без чувств на земле, а вас бы арестовали за нанесение телесных повреждений.

Петрина скорчила забавную рожицу и лукаво улыбнулась:

— А я бы не стала ждать, пока меня арестуют. Я бы убежала.

— Вот это, пожалуй, у вас получается лучше всего.

— Во всяком случае, для первого раза неплохо, не правда ли? Я почти подъезжаю к Лондону, и везут меня самые замечательные лошади, и сижу я рядом с…

Тут она запнулась и посмотрела на графа — кажется, впервые за все это время. Она увидела искусно завязанный белоснежный галстук и высокие воротнички, великолепный дорожный сюртук из серого твида, прекрасно сидящие желтые панталоны и высокую шляпу, сдвинутую несколько набок, так что были видны темные пряди волос.

— Я знаю, кто вы. Вы богатый прожигатель жизни, и я всегда мечтала познакомиться с таким, как вы.

— Вместо того, чтобы рассуждать, кто я такой, я бы хотел услышать от вас ответ на мой вопрос: как зовут вашего опекуна и как ваше полное имя?

— Очень хорошо, я рискну, — ответила Петрина. — Ведь если это обернется плохо для меня, я всегда смогу скрыться от вас так, что вы меня никогда не найдете.

— Но тогда вы не сможете стать притчей во языцех, как собираетесь.

Она усмехнулась:

— А вы за словом в карман не лезете. Мне нравится, когда вы говорите колкости.

Граф славился большим остроумием, его bon mots [1] Остроты (фр.) подхватывались завсегдатаями клубов, и сейчас эта наивная похвала заставила его саркастически усмехнуться, но он промолчал, ожидая ответа на свой вопрос.

— Ладно, все в порядке! — вздохнула Петрина. — Мой ужасный, жестокий, отвратительный опекун — граф Стэвертон!

«Так я и думал!» — мелькнуло у графа в голове.