Волна катилась все быстрее и быстрее, подстегиваемая силой земного тяготения, увлекаемая инерцией движения. Она глотала на своем пути все, и мертвое, и живое. Это была разрушающая сила в чистом виде, и, кроме сплошного гранита, ничто не могло ей противостоять. Там, где она проходила, оставалась только начисто вылизанная скала.
Когда лишь несколько мгновений отделяло гребень лавины от устья Гранитного дворца, оттуда выбежал человек. По белокурым, отливающим на солнце волосам Натали узнала Эшлина. В руках он держал туго набитые седельные сумки. Один взгляд — и он бросил их. Одна свалилась через край площадки и полетела с обрыва, вертясь, разбрасывая вокруг дождь золотых монет. Эшлин закрыл лицо руками. Если он и кричал, крик его был заглушен громоподобным ревом обвала.
Натали окаменела. Каким бы ни был Эшлин, это был живой человек, и вот так лицезреть его гибель было ужасно. Руки Кейна крепче сжали ее — он тоже видел, что происходит.
Отвести взгляд было невозможно, Натали могла лишь беспомощно следить, как белая волна настигла Эшлина и подмяла под себя. Потом она низверглась с обрыва. В гребне ее, так похожем на пенный, на миг мелькнули вскинутые руки — и исчезли, чтобы больше уже не появляться. Ни Кейн, ни Натали не знали, что в самый последний миг графу показалось, будто он слышит глухой голос старого шамана: “…имя ему — Белая Смерть!”
Белая Смерть летела и летела вниз, терзала и рвала, сметала и корежила. Она прошлась по лесу, вывернув с корнем одни деревья и лишив всех ветвей другие. Достигла жилища Кейна и, словно чудовищный каток, сровняла его с землей. Встретила на пути долину, ухнула туда, ударилась в противоположный склон, потрясая до основания целый хребет, взлетела почти до самых вершин.
И улеглась.
Эхо еще металось в расселинах и ущельях, еще оседала снежная пыль на опустошенном склоне и в заваленной снегом долине, а лавина уже стала прошлым.
Все окончательно стихло в двенадцать часов пять минут.
Золото было всюду, куда ни глянь. Золото блестело и сверкало вокруг.
Позолоченный язык колокола пресвитерианской церкви Клаудкасла, раскачиваясь, ловил солнечный свет и кидал веселые блики, а внутри, под позолоченным куполом, проходила церемония венчания. Друзья, знакомые и просто зеваки чинно сидели на деревянных, с высокой спинкой, скамьях, теснились у дверей и толпились на мраморных ступенях.
На одной из передних скамей, не выпуская руки своего обожаемого картежника, мастера игры в фараон, восседала Кэрол Томпсон. Хорошенькая вдовушка с завистью смотрела на новобрачных и клялась, что следующей невестой у этого алтаря будет она. Наискосок от нее Эстер Джонс и ее муж пытались унять детей, возбужденных торжественным зрелищем,
В самом деле, невеста — в платье персикового шелка, с букетиком фиалок — была очень привлекательна. Ее окружала аура безмятежного спокойствия, окутывая на манер подвенечной фаты. Жених, напротив, нетерпеливо переминался с ноги на ногу — ему не слишком нравилось быть объектом всеобщего внимания. На его щеках играл густой румянец смущения, зализанный назад вихор норовил своенравно упасть на лоб.
— …согласна ли ты взять этого мужчину в законные мужья, беречь его, лелеять и чтить, в богатстве и в бедности, в счастье и в горе, пока смерть не разлучит вас?
— Согласна! — выдохнула Мардж Бейкер, и ее круглое лицо озарилось счастьем.
— А теперь скрепите клятву поцелуем, — сказал проповедник.
Джо, от которого вот уже полгода не пахло спиртным, неуклюже заключил в объятия бывшую миссис Бейкер — ныне миссис Саут — и звучно чмокнул в губы. Лицо его при этом из розового стало малиновым.
Органист заиграл заключительный гимн. Новобрачные проследовали к выходу, при этом муж от волнения прихрамывал сильнее обычного, а жена старалась примериться к его шагу и забавно подскакивала на ходу. Видно было, что ее это ничуть не смущает.
Вся толпа выплеснулась на Мейн-стрит. Люди кричали, свистели и осыпали молодых рисом.
В церкви остались только проповедник и двое из числа приглашенных. Мужчина, смуглый и статный, вынул из петлицы алую гвоздику и украсил ею рыжие волосы женщины. Она улыбнулась ему. Он заключил ее в объятия и поцеловал, а отстранившись, заглянул в поднятое к нему лицо.
— Лучше нам не ходить на свадебный обед, дорогая. Давай я сниму номер в “Эврике”.
— И чем мы там займемся? — с ласковой иронией осведомилась Натали, опустив взгляд на свой внушительный живот. — Вспомни, что говорил доктор Эллерой. “Никакой интимной близости на последнем месяце беременности! Вот после родов можете наслаждаться всеми благами жизни”.
Читать дальше