Нэн Райан - Костер на снегу

Граф ждал, что старик вспылит, но тот, к его большой досаде, остался бесстрастным.

— На твоем месте, желтоволосый, я бы не очень на все это рассчитывал.

— Почему? Уж не думаешь ли ты, что ваши глупые духи встанут на стражу того и другого? Или сам Маниту приложит к этому руку? Смех да и только! А может, ты рассчитываешь выкрутиться?

— Нет, мои дни сочтены, — спокойно признал Тахома. — Но и твои тоже, желтоволосый. Так уж предначертано, что в полдень после двенадцатого полнолуния за тобой явится чудовище, что прилетает без крыльев и терзает свои жертвы без когтей и клыков — Имя ему…

— Замолчи! Замолчи, старик!!! — перебил Эшлин, сознавая, что нервы у него сдают окончательно,

Он нажал на спусковой крючок. Это был не слишком меткий выстрел — пуля лишь оторвала у Тахомы мочку правого уха, и та повисла на лохмотьях кожи. Однако кровь хлынула ручьем, мгновенно промочив на плече бархат рубахи. Старик и глазом не моргнул.

Несколько мгновений Эшлин дико таращил глаза надело своих рук. Из его груди вырвался нелепый всхлипывающий звук. Тахома засмеялся. Он шагнул вперед, окончательно оторвал отстреленный кусочек своей плоти и бросил графу под ноги, заставив того отскочить.

— Не подходи! — взвизгнул граф. Тахома сделал еще шаг. С уха капала красная кровь, черные глаза горели, на губах застыла ужасная усмешка.

— Дьявол! Дьявол! — закричал Эшлин и выстрелил снова.

Рука его опять была неверна. На этот раз пуля пробила индейцу левую ногу повыше колена. Он продолжал медленно, но неуклонно приближаться. Вне себя от ужаса, граф постарался прицелиться с особой тщательностью.

Два выстрела прозвучали один за другим. На груди старого шамана расцвели два красных пятна, ребро и ключица были перебиты. Рыхлый бархат быстро пропитался кровью, но Тахома продолжал идти. Он шел к своему палачу, не отводя взгляда, не размыкая растянутых в презрительной усмешке губ.

Эшлин не верил своим глазам. Опустошив обойму, он выхватил второй “кольт” и продолжал стрелять, раз за разом попадая в старика. Только могучее усилие воли удерживало Тахому на ногах. Он остановился вплотную к графу — страшная кровавая статуя, воплощенное обвинение.

— Когда же ты сдохнешь, краснокожий ублюдок?! — визгливо крикнул Эшлин. — Когда ты сдохнешь, черт тебя возьми?!

Последняя пуля попала Тахоме в голову, и он наконец опустился на землю — медленно, с королевским достоинством, не сводя обвиняющего взгляда с бледного как мел графа. И в этот последний момент старый шаман увидел то, что и ожидал: безумный страх в глазах своего врага. Его гаснущие глаза успели уловить из-под опускающихся век, как между полами куртки по элегантным бриджам Эшлина расползается мокрое пятно. Старик умер с презрительной усмешкой на губах.

Это случилось там, где он и ожидал, где надеялся умереть — в Скалистых горах, чуть ниже святилища своих предков. Умирая, он знал, что там, в вышине, выстрелы его врага привели в движение тяжелые массы влажного снега, уже подточенного оттепелью.

* * *

Кейн в мгновение ока сбросил одежду. Глаза его горели, руки слегка дрожали от нетерпения. Натали обернулась и увидела, как он входит в ручей. Возглас, сорвавшийся с ее губ, перешел в счастливый смех, когда Кейн добрался до нее и заключил в объятия.

Она была одурманена, зачарована своим смуглым южанином, поэтому с трепетом заглянула в его глаза, где было столько жгучей страсти, что пар, казалось, таял от их взгляда, как туман поутру тает от солнечного света. Лицо Кейна было покрыто бусинками влаги, черты заострились, в них проглянуло что-то неумолимое. Когда он резко привлек ее к себе, Натали замерла в ожидании торопливого и грубого проникновения. Нельзя сказать, чтобы она была против, но испытала чувство сродни примитивному страху самки в момент, когда самец готовится покрыть ее, — страху, замешенному на вожделении.

Кейн наклонился. Она застыла в ожидании жадного поцелуя, от которого после припухнут губы.

Но этот непредсказуемый мужчина вдруг улыбнулся.

— У тебя, должно быть, самые сладкие губы в целом мире. Сколько ни целуй, все мало!

Он отпустил ее — лишь на миг, лишь для того, чтобы заключить в более нежное объятие, а когда поцеловал, то осторожно, легко, едва касаясь губ. И только потом пришло время поцелуя, которого она ждала в ту первую минуту, — долгого, и пылкого, и жадного.

Натали ощутила, как ладонь скользит вниз по бедру, как ее нога ложится Кейну на талию. И она узнала, что заниматься любовью можно и стоя. Это было не слишком удобно, странно, но по-своему сладостно,