Джорджетт Хейер - Цена счастья

— Никто из вас не отменит статью, и это не касается никого из вас, так что прекратите делать из самих себя посмешище.

— Сэр, вы нас оскорбляете! — кипя от злости, выпалил мистер Иглшэм. — Говорю вам это без стеснения.

— А почему вы должны стесняться? Я же не стесняюсь сказать вам, что вы болван. Полагаю, вы считаете ее тетку наиболее подходящим человеком для того, чтобы контролировать состояние Серены и ее поведение. Но у вас будет весьма плачевный вид, если вам удастся навязать леди Терезе эти обязанности, — она задаст вам такую трепку, что не приведи Господь!

Лорд Доррингтон оглушительно захохотал, правда, тут же закашлялся и стал задыхаться. Уязвленный мистер Иглшэм раскрыл рот, чтобы нанести ответный удар, но как только суровая правда, прозвучавшая в словах Ротерхэма, стала доходить до него, тут же снова закрыл рот и продолжал кипеть молча. Секунду-другую маркиз разглядывал его с сардонической усмешкой, потом кивнул поверенному:

— Вы можете дочитать до конца сей уникальный документ?

Мистер Перротт поклонился и вновь водрузил на нос очки. В завещании больше не было никаких неожиданностей, и оно было дослушано до конца без замечаний. Только в самом конце Ротерхэм подошел к столу, протянув повелительно руку. Перротт вложил в нее документ, маркиз взял плотные листки бумаги и в напряженной тишине внимательно перечитал злосчастную статью завещания. Потом швырнул их на стол и со словами «Чушь собачья!» вышел из комнаты.

Его уход послужил сигналом к окончанию церемонии. Адвокат, отвергнув вежливое предложение Фанни переночевать у нее в доме, откланялся первым. Вслед за ним библиотеку покинул новоиспеченный граф, который хотел получить от Перротта информацию по некоторым вопросам. Почти сразу после этого ушли мистер Иглшэм, собравшийся провести ночь со своими друзьями в Глостере, и лорд Доррингтон, предусмотрительно заказавший ужин на одной из своих любимых почтовых станций и не желавший, чтобы он остыл. Вскоре Фанни осталась наедине с отцом, который вместе со Спенборо решил дождаться утра в Милверли.

С бьющимся сердцем она ожидала его первых слов, но они относились не к ее делам, а к Серене.

— Какое щекотливое дело! — проговорил сэр Уильям. — Очень непонятное. Странный человек этот Спенборо.

Дочь робко согласилась с ним.

— Конечно, раздражение твоей падчерицы понятно, — продолжал он, — но я бы не хотел увидеть свою дочь в таком возбужденном состоянии.

— О, папа, не обращай внимания. Вообще-то она очень хорошая. Но все это произошло в такое время, когда она убита горем, но так прекрасно держится… Да еще эти печальные обстоятельства — ее прошлые отношения с Ротерхэмом… он вел себя сегодня совсем не по-джентльменски! Мы должны простить Серену. Она такая хорошая!

— Ты меня удивляешь. Твоя мать совсем не склонна считать ее такой. У нее странные манеры. Эти знатные леди полагают, что могут вести себя, как им заблагорассудится. Уверен, она, как гласит пословица, не постесняется надеть подвязку на людях.

— Нет-нет! Ты несправедлив к ней, папа! Серена — необычная девушка, это верно, но ты вспомни — дорогой Спенборо относился к ней скорее как к сыну, чем к дочери.

— Ох! Как плохо, когда девушка теряет мать! Ей ведь тогда было не больше двенадцати лет? Ну что ж, ты права, дорогая, мы должны учитывать это обстоятельство. Меня оно очень волнует, особенно сейчас, когда так хотелось бы, чтобы твоя мать была с тобой рядом.

Фанни была настолько поражена, что отец посчитался с ее мнением, что смогла лишь невнятно выразить свое согласие с ним.

— Как жаль, что твоя мать сейчас готовится к родам — ведь ее присутствие утешило бы тебя.

— О, да! Я хочу сказать, что… Как хорошо, что она отпустила тебя ко мне, папа.

— Иначе и не могло быть. У нее никогда не было подобных капризов. Кроме того, ты знаешь, что десятые роды — совсем не то, что первые. Они протекают гораздо легче. Однако она будет огорчена, когда я не смогу ее обрадовать хорошими новостями относительно тебя. Нет, я-то не особенно надеялся на это. После трех лет брака ждать было уже нечего. Вот во всех отношениях печальное обстоятельство.

Фанни опустила голову и покраснела; увидев это, отец поспешил добавить:

— Конечно, мне хотелось бы, чтобы все было наоборот, но я не хочу упрекать тебя, дорогая. Думаю, Спенборо это тоже очень угнетало.

Дочь ответила таким сдавленным голоском, что ему удалось расслышать лишь слова «всегда такой понимающий».