Элизабет Чедвик - Алый лев

Все это было очень обычно и буднично, но в то же время горестно, и Изабель почувствовала, что тоска заливает ее душу, как капля чернил окрашивает воду. Отец Вальтер пришел, чтобы благословить трапезу, и сообщил ей, что храмовники ужинают в гостевых покоях, а Вилли, рыцарь Генрих Фицгеральд и Жан Дэрли находятся рядом с Вильгельмом. Он спит.

Изабель опустила свою ложку в жаркое и помешала его, гадая, сможет ли она хоть что-нибудь проглотить. Она бросила взгляд в сторону дочерей и поняла, что они думают о том же. Даже Махельт, так рьяно подбадривавшая ее, с энтузиазмом отламывала хлеб, но почти ничего не брала в рот.

Собрав волю в кулак, Изабель попробовала еду. Она была теплой, пряной и острой, вкусной, но Изабель не почувствовала бы разницы, даже если бы жевала опилки. Она заставляла себя жевать и глотать, брать хлеб, обмакивать его в соус. Есть.

Она заставила себя проглотить третью ложку, запив ее вином, когда сообщили, что пришел Жан Дэрли. Он запыхался.

Изабель взглянула на него и вскочила, опрокинув стул. Ее охватил ужас.

— Вильгельм! — вскрикнула она.

Жан кинулся вперед, успокаивающе взмахнув рукой.

— Нет, нет, миледи, это не то, о чем вы подумали, простите, что напугал вас.

— Тогда в чем же дело? — она прижала руки к груди и почувствовала, что сердце у нее колотится, как взбесившийся барабан.

— Миледи, граф проснулся, и он в хорошем расположении духа. Он просил позвать дочерей, потому что хочет, чтобы они спели для него, — Жан поднял упавший стул и усадил ее обратно, поддерживая под руку.

— Спели! — Изабель посмотрела на него, решив, что ослышалась. — Он хочет, чтобы они пели?

Возможно, Вильгельм выпил слишком много макового сиропа и теперь бредил.

Гримаса Жана мало напоминала его обычную радостную улыбку.

— Мы с Генрихом сидели рядом с ним, и он сказал, что это, наверное, странно, но ему хочется петь. Не знаю, может быть, это потому, что, устроив свои дела, приведя их в порядок, он испытал облегчение. Я сказал ему, что тогда надо петь, что, возможно, это порадует его сердце и придаст ему сил, но он велел мне замолчать, потому что все решат, что он сошел с ума. Тогда Генрих сказал, что, если его дочери придут и споют для него, это будет больше соответствовать случаю. Поэтому я вызвался их привести.

Изабель замахала на девушек, смотревших на них круглыми глазами.

— Чего вы ждете? Ваш отец зовет вас. Идите!

Они вышли из-за стола, удивленные и немного напуганные. Махельт поторапливала их, держа Иоанну за руку.

Жан присел на скамью рядом с Изабель.

— Простите меня, я не хотел вас пугать. Граф очень слаб, но все еще в здравом уме.

Изабель отодвинула еду в сторону, у нее пропал всякий аппетит. Жан накрыл ее правую руку своей ладонью.

— Очень тяжело, — сказала она. — Он уходит, а я все еще цепляюсь за него, все еще надеюсь. Но это из эгоизма. Я по себе горюю, я не думаю о нем.

— Он был мне вместо отца, потому что своего родного отца я почти не знал, — пробормотал Жан. — А еще он был мне наставником и другом. В моей душе появится огромная дыра, когда его не станет. Но если бы я не знал его, мне было бы во много раз хуже.

— Ах, Жан, — произнесла она, тронутая его словами. — Ты понимаешь.

— Да, — он сжал ее пальцы, а потом поднялся и вышел из комнаты.

Изабель сидела какое-то время, прижав ладонь к губам, отчетливо ощущая холодную гладкость своего золотого обручального кольца. Потом она поднялась из-за стола и, велев своим женщинам остаться, направилась в покои Вильгельма.

Генрих Фицгеральд сидел за дверью и играл в шахматы со своим оруженосцем. Увидев ее, оба вскочили на ноги, но она жестом велела им сесть и тихо проскользнула в слегка приоткрытую дверь.

Махельт стояла возле постели. Ее сестры выстроились за ее спиной. Она пела чистым, красивым голосом, без малейших признаков дрожи. Это была песня, которой Вильгельм научил ее, когда она была еще малышкой и играла у него на коленях. Звук голоса дочери заставил волосы на затылке Изабель встать дыбом. Ее охватила такая волна чувств, что она даже не могла в них разобраться, знала только, что ей снова хочется плакать. Глаза Вильгельма блестели, он улыбался, слушая пение дочери. Изабель тихонько села на скамью в стороне, сложив руки на коленях. Девочки пели по очереди, и, хотя у Махельт оказался самый красивый голос, они все старались, как могли, чтобы порадовать его. Иоанна застеснялась, и Вильгельм помог ей, начав петь первым. У Изабель перехватило дыхание, потому что, несмотря на немощность и страдания Вильгельма, его голос оставался глубоким и чистым. Однако пение утомило его. Увидев, что краска отливает от его лица, Изабель встала и выгнала девочек из комнаты. Махельт теперь горько плакала, но Изабель предоставила ее младшим сестрам позаботиться о ней, а сама быстро вернулась к Вильгельму.