Бертрис Смолл - Мое сердце

— Ты знаешь, что у нас с тобой тридцать внуков? — спросил Адам де Мариско у своей жены, испытывая чуть ли не благоговейный трепет.

— Я стараюсь не думать об этом, — ответила Скай. — Иначе я в момент поседею.

Когда прибыл король, они смогли найти место и для него, и для его свиты, хотя это было нелегко. Велвет благодарила Бога, что королева опять родила и поэтому не смогла приехать. Как бы удалось разместить весь ее двор?

Когда король услышал имя своею крестника, он нахмурил брови.

— Фрэнсис, — сказал он, — мне не нравится имя Фрэнсис, — и сердито посмотрел на Велвет.

— Значит, ваше величество, вам повезло, что Фрэнсисом назвали не вашего сына. — Она тоже посмотрела на короля, упрямо сжав губы.

— А обязательно надо называть Фрэнсисом? — настаивал тот.

— Фрэнсис — это всего лишь его второе имя, как Генрих — третье, а Александр — четвертое. Но его все равно не будут звать ни одним из этих имен. Мы будем звать его Джеймсом в честь вашего величества. — Она улыбнулась ему.

— Но почему все-таки Фрэнсис? — опять спросил король.

— Потому что он всегда был нашим хорошим и добрым другом, так же как когда-то и вашим, — смело сказала Велвет. — Потому что мы первый раз сыграли нашу свадьбу в Хэрмитейдже, и потому что я мать ребенка, и я так хочу!

Король вздохнул, признавая свое поражение.

— Бесполезно спорить с упрямой женщиной, — сказал он несколько удрученным тоном, но вопрос был исчерпан.

Теперь ребенок был окрещен, и все собравшиеся гости, получив благословение отца Жан-Поля, отправились в главный зал, чтобы отпраздновать это событие. Они ждали, пока король сменит камзол, чтобы поднять тост за здоровье наследника. Будущий граф Брок-Кэрнскнй еще не научился уважать своего коронованного повелителя и описал его с ног до головы.

Пэнси и Дагалд тоже были приглашены к столу наравне с прочими родственниками. После всех испытаний, которые выпали на долю двух молодых женщин, между ними установилась близость, которую не часто встретишь и между родными сестрами. Глядя сегодня в часовне на свою верную камеристку, Велвет улыбнулась про себя, вспомнив, что случилось после того, как Генрих Наваррский попрощался с ними.

Как только король уехал, Дагалд, отводивший вместе с конюхом лошадей в конюшню, вошел в маленький зал Бель-Флера. Пэнси немедленно вскочила, бросившись к колыбели, взяла на руки своего ребенка, родившегося третьего декабря, и вместе с ним подошла к мужу.

— Его зовут Брэн.

— Опять? — воинственно ответил Дагалд. — Ты сама назвала первого. Не могу ли я назвать второго?

— Первого я назвала в честь тебя, — ответила Пэнси не менее сердито. — А этого назвала в честь моего отца. Я назвала его Брэном, и Брэном ему и быть!

— Тогда я назову следующего, и, пожалуйста, будь добра, постарайся, чтобы я присутствовал при его рождении. Похоже, тебе доставляет удовольствие убегать и рожать детей на краю земли, женщина. Хоть этого я увидел, пока он совсем крошка.

— Будь доволен, что он здоров! — оборвала его Пэнси. — А теперь скажи мне, Дагалд Геддес, ты что, так и намерен стоять здесь и спорить со мной о пустяках, или, может быть, ты все-таки собираешься поцеловать меня и сказать, что рад меня видеть?

— Я не думаю, что тебе надо это слышать, женщина. Я думаю, ты и так это знаешь. Бог свидетель, ты знаешь все обо всем!

— И все-таки я хочу это услышать, — улыбнулась Пэнси, когда он привлек ее к себе и звонко чмокнул. — И ты прав. Я знаю о тебе все. В конце концов, я много путешествовала.

Велвет опять улыбнулась этому воспоминанию. Они так чертовски счастливы, подумала она и была этому очень рада.

Праздник грозил затянуться на всю ночь, но постепенно дети начали один за другим засыпать прямо за столом, и кормилицы уносили их в дортуар, который устроили для них в мансарде. Даже взрослые начали проявлять признаки усталости. Наконец король удалился в свои апартаменты, дав гостям возможность разойтись по спальням.

Пэнси приготовила постель своей госпоже; помогла ей помыться в теплой воде, пахнущей левкоями; расчесала длинные каштановые волосы так, что они падали волнами ей на спину, и, наконец, набросила на нее светло-зеленую шелковую ночную рубашку. Велвет посмотрела на себя в высокое трюмо. Она только что справила свой двадцатый день рождения, и, несмотря на то что уже родила двоих детей, ее тело все еще оставалось прекрасным. Она медленно улыбнулась довольной улыбкой и повернулась, чтобы отпустить Пэнси.