Мэри Бэлоу: Любящее сердце

– С ней нам будет куда лучше, чем без нее, – заметила Дженнифер. – Кто возьмет на себя труд нас представлять, если не тетя? Кто, как не Агата, сможет ввести нас в общество? Кто подскажет нам, как принять приглашения от нужных людей и надлежащим образом выразить благодарность? И наконец, кто позаботится о том, чтобы у нас были кавалеры на балах, кто будет сопровождать в театр? Неужели ты думаешь, что папа возьмет на себя такую ответственность?

Саманта чуть было не расхохоталась, представив, как ее неулыбчивый и вечно надутый дядя играет роль свахи.

– Думаю, ты права, – ответила она. – Пожалуй, тетя позаботится о кавалерах для нас, и самый жуткий из моих кошмаров не превратится в явь. Тебе-то хорошо, Дженни. Тебе можно не волноваться. С тобой будет лорд Керзи.

При одном упоминании о Керзи сердце Дженнифер едва не выпрыгнуло из груди. Танцевать с Лайонелом. Сидеть с ним в театральной ложе, прогуливаться в фойе во время антракта. И, быть может, улучив несколько минут наедине, обменяться поцелуями. Поцелуи, Боже мои! У Дженни едва не подкосились ноги, когда он поцеловал ей руку во время их последней встречи на Рождество. Что же будет, если – нет, когда – он поцелует ее в губы?

– Но не постоянно же, – возразила Дженнифер. – Неприлично танцевать с одним партнером два танца подряд, не говоря уже о том, чтобы только с ним и танцевать, даже если вы помолвлены.

– А может быть, так даже лучше, – откликнулась Саманта. – Возможно, ты встретишь кого-то более симпатичного и не такого холодного.

Дженнифер начинали раздражать суждения Саманты относительно лорда Керзи. Да, волосы его были совсем светлые, а глаза голубые-голубые. Точеный профиль так и просился быть запечатленным в мраморе, полностью соответствуя совершенству и холоду камня.

Но Лайонел не заслуживал упреков Саманты. Он вовсе не был холоден. Подруга не знала, как Керзи умел улыбаться, поскольку самые теплые его улыбки всегда адресовались Дженни. Улыбаясь, он становился потрясающе неотразим. Он мог бы превратить Дженни в свою рабыню уже тогда, когда ей едва исполнилось пятнадцать, в тот самый день, когда она впервые увидела того, кого выбрал для нее в мужья отец. Она никогда не имела ничего против выбора родителей. Она влюбилась в будущего мужа с первого взгляда и с тех пор продолжала любить его без памяти.

– Если я и встречу кого-нибудь более симпатичного, – ответила она Саманте, – то передам его в твое распоряжение. Увидев тебя, он сразу поймет, что ты его судьба.

– Чудесная мысль, – хихикнула Саманта.

– Если, конечно, возможно встретить кого-то красивее, чем лорд Керзи, – как бы невзначай добавила Дженнифер.

– Тебе судить, – дипломатично ответила Саманта. – Но может быть, в этом огромном городе отыщется джентльмен, равный лорду Керзи по привлекательности и которому нравились бы светлые волосы и голубые глаза, маленький рост и фигура, как у меня.

Дженнифер улыбнулась.

– И еще, Саманта, – сказала она, перед тем как удалиться в спальню, – не смей называть тетю Агату «тетушка Агги». Помнишь, с ней чуть не случился удар, когда ты обратилась к ней так на похоронах бабушки?

Саманта вновь рассмеялась и скорчила рожицу.

– Однажды упрямство погубит тебя, Гейб, – заметил сэр Альберт Бойл.

Друзья пустили коней шагом. В этот погожий апрельский день прокатиться верхом в зеленом и нарядном Гайд-парке было особенно приятно.

– И все же должен сказать, что я рад твоему возвращению. Без тебя эти два года здесь было довольно уныло, – продолжал Бойл.

– Но при этом нетрудно заметить, что у меня так и не хватило смелости явиться к пяти часам на Роттен-роу, хотя в тот первый день в Лондоне я и умирал со скуки, – сдержанно ответил Габриэль Фишер, граф Торнхилл. – Может, завтра? Да, скорее всего завтра. Черт, как не хочется проходить через это снова. Так и вижу, Берти, как мамаши прячут за спины своих хорошеньких дочерей, дабы я не повлиял на них дурно. Жаль, кринолины вышли из моды лет тридцать назад – они бы пригодились нашим блюстителям нравственности: легче было бы скрывать своих ненаглядных дочек от меня, развратника.

– Возможно, тебе все представляется в слишком мрачном свете, а на самом деле тебя встретят вовсе не агрессивно. К тому же ты всегда можешь сказать правду.

– Правду? – с горьким смехом переспросил Гейб. – Откуда тебе знать, что есть правда, что я не тот законченный негодяй, которым меня здесь выставили?

– Я знаю тебя, – просто ответил Альберт. – Или ты забыл?