Мэри Бэлоу: Мелодия души

Горничная Анны высоко зачесала их спереди по последней моде, а сзади завила и уложила локонами. Волосы были припудрены белой пудрой. Она впервые позволила это сделать.

Под платьем ее свободу непривычно ограничивал неудобный корсет. В двадцать два года ей предстояло сегодня присутствовать на первом большом балу. Правда, время от времени она, по настоянию Люка, герцога Харндона, бывала на местных увеселениях вместе с сестрами и их мужьями, а во время танцев сидела в сторонке и наблюдала. Кроме того, она всегда присутствовала на балах, которые время от времени устраивали в Боуден-Эбби, хотя обычно наблюдала за происходящим с галереи. Танцы ее завораживали. Ей всегда хотелось уметь танцевать, может быть, больше всего на свете. Но она не могла танцевать.

Глухота не позволяла ей слышать музыку. Хотя временами ей казалось, что когда-то она ее слышала. Конечно, она не помнила ни музыки, ни каких-либо других звуков, но ей так казалось.

Сегодня все вели себя так, словно бал устраивался в ее честь. Как будто это ее первый выезд в свет. На самом же деле бал устраивали в честь Анны. В Боуден-Эбби всегда давали бал после ее разрешения от бремени. Балы знаменовали рождение Джой семь лет назад, потом Джорджа, потом Джеймса. А теперь устраивают бал по случаю рождения Гарри.

– Боже мой! – воскликнула леди Стерн, беря Эмили за руку и отрывая свой взгляд и внимание от отражения в зеркале. – Но ты не слышала ни слова из того, что мы говорили, дитя! Уверена, у тебя голова закружилась от созерцания собственной красоты.

Эмили покраснела. Было бы хорошо, если бы тетушка Марджори говорила помедленнее.

– Люк одобрит твой вид, Эмми, – сказала Анна с улыбкой, взяв Эмили за подбородок и повернув ее голову так, чтобы она могла следить за губами.

Заслужить одобрение Люка было непросто. Хотя он очень любил ее, Эмили знала, что не всегда заслуживала его одобрение. Он обращался с ней как с полноценной и часто заставлял делать то, что ей не хотелось, уверяя, что она, если захочет, может сделать все. В этом он был не похож на Анну, и иногда они даже ссорились. Анна считала, что сестре следует позволить жить по-своему, пусть даже это сделает ее не похожей на других. Люк был сторонником более строгих мер.

Когда Эмили было пятнадцать лет, он решил, что пора ей научиться читать и писать. И она училась – медленно, преодолевая трудности, иногда восставая. А Люк выступал в роли терпеливого и незаменимого учителя. После первой недели занятий он запретил Анне присутствовать в классной комнате и вмешиваться в учебный процесс. «Хватит Глупых слез», – сказал он. Эмили училась, чтобы доказать ему, а больше всего – самой себе. В этот трудный период ей многое приходилось доказывать себе.

Она доказала, что может учиться, как все прочие девочки. Но она понимала также, что ее мир имеет суровые ограничения. Книги открывали такое богатство опыта и мысли, о котором она даже и не подозревала и которое ей никогда не удастся до конца понять. Она во многом отличалась от остальных, но знала, что в отношении с окружающим миром есть нечто уникальное, доступное только ей.

Одобрение Люка, думала Эмили, отвечая улыбкой старшей сестре, было ценным достижением. Бывали моменты, когда она ненавидела его, хотя, конечно, всегда любила. В течение восьми лет, с тех пор как она переехала жить в Боуден, он был для нее отцом и братом.

– Уверена, лорд Пауэлл будет очарован, – заметила Агнес. – Он безупречный джентльмен и, кажется, не придает никакого значения твоему злому недугу.

Лорд Пауэлл был любителем поболтать. Эмили подозревала, что ему даже нравится иметь безмолвного слушателя.

Но он действительно был довольно красив, обаятелен и обладал безукоризненными манерами. Конечно, этому едва ли следовало удивляться. Люк скрупулезно выбирал претендентов на ее руку. Все четверо, прежде чем признать их приемлемыми кандидатами, прошли всестороннюю проверку. Первых трех она отвергла, не потрудившись даже познакомиться с ними, – по крайней мере так утверждал Люк. После каждого отказа Люк, скорчив гримасу, смотрел на нее со смешанным выражением раздражения и удивления.

– Эмили, – сказал он после ухода очередного жениха, – не могла бы ты не прилагать таких усилий, чтобы предстать перед цветом мужского неженатого общества в образе злой ведьмы?

Если бы она могла говорить, то сказала бы ему, что он не прав. Она могла бы написать это, но ей не нравится такой неудобный способ разговора. Люк был не прав, потому что она сама отказывала им, а не они убегали, испугавшись ее. И вовсе она не была похожа на злую ведьму.